Корф О. Их творчество по-прежнему радует юных / О. Корф. // Библиополе. – 2008 .– № 10. - С. 34.
О творчестве В.Ю. Драгунского, О. Григорьева, Я. Акима.
Виктор Юзефович Драгунский родился 1 декабря 1913 г. Юбилейная дата. О любимом писателе говорить всегда приятно, но меня в последнее время настораживают, более того, расстраивают высказывания коллег-библиотекарей о том, что современные дети с трудом воспринимают творчество Драгунского, вяло реагируют, не очень вдохновляются... Для меня это настолько непонятно, что и верится с трудом. Хотя... все может быть. Но в таком случае это проблемы не Драгунского, а детей и воспитателей. Разучились слышать и понимать настоящий юмор, вникать в тонкости психологии? Как могут не восхищать блистательные выдумки, абсолютное понимание детей, живая интонация, характеры, достоверные и привлекательные?! Пришлось справиться у самих детей и прочитать младшим школьникам несколько рассказов. Убедилась: читательская любовь незыблема, и рассказы Драгунского по-прежнему радуют и раскрепощают. Он остается верным Другом детства.
Драгунский по профессии был актером. Свои рассказы он читал превосходно, но и многие другие исполнители, используя необычайную многогранность его юмора, сумели раскрыть «волшебную силу искусства» — помните фильм с таким названием, одну из ролей в котором сыграл неподражаемый Аркадий Райкин?
До того как заняться литературой, Драгунский прошел серьезную трудовую школу: был шорником, лодочником, бакенщиком, токарем, потом работал в театрах и в цирке, снимался в кино... Писать начал еще в довоенные годы — сочинял и исполнял собственные песни, придумывал сценки для эстрады, клоунады и репризы для цирка. С театром и цирком он не расставался никогда. В течение многих лет руководил театром «Синяя птичка», в котором царила живая атмосфера театральных капустников, которые, собственно, и составляли его предысторию. Неудержимый, жизнеутверждающий юмор Драгунского — постоянная составляющая его сочинений для детей.
Первая же детская книга — «Он живой и светится» (1961) — принесла писателю оглушительный успех. Шестнадцать рассказов о Дениске Кораблеве, как и несколько десятков последующих, — классика детской литературы, которую читают и перечитывают, помнят наизусть, хранят в сердце.
Дениска, прототипом которого был сын писателя, — человек яркий и неординарный. «А разве бывают дети не выдающиеся?» — спросите вы. И будете совершенно правы. Только не всем детям достаются такие родители, как у Дениски. Любящие, добрые, понимающие, уважающие ребенка, прощающие ему неизбежные ошибки, всегда готовые к игре и фантазиям, да к тому же обладающие спасительным чувством юмора. Это и есть главный положительный заряд рассказов Драгунского, сохраняющий свою силу и в современности: в них показана нормальная, хорошая, дружная семья.
Без малого сто «Денискиных рассказов» легко делятся по возрастному принципу: сначала Дениска дошкольник, потом школьник начальных классов. Когда читаешь их подряд, удивляешься, как в ребенке, который столь стремительно меняется, сохраняется основа характера, определенная в заглавной истории самой первой книги. «Он живой и светится» — ключ к пониманию характера Дениски, человека чуткого, нежного, трепетного, способного воспринимать поэтическую сущность мира. Мы часто говорим, что дети трогательны в своей наивности, но также знаем, как глубоки они в своей мудрости. Открытое, чистое отношение Дениски к миру часто вступает в противоречие с условностями и шаблонами, принятыми у взрослых. Война с обыденностью, выход за рамки правил — это линия поведения главного героя и его друзей, среди которых оказывается, к счастью, немало умных взрослых людей.
Дениска видит мир по-своему, и мы заражаемся его способностью улавливать пленительную красоту и необычность там, где ее трудно уловить. Казалось бы, настолько прост рассказ «Англичанин Павля», бесхитростный, бессюжетный. Но такие непростые вещи, как радость и восторг от сделанного открытия, представлены замечательно. Неважно, что открытие это, по мнению взрослых, никак не тянет на грандиозность. В глазах ребенка оно — чудо.
Последний летний день, когда происходят события, и сам волшебный: с самого утра Дениска с папой и мамой едят арбуз. Как выразился папа, мы сейчас «зарежем» арбуз. «И он взял ножик и взрезал арбуз. Когда он резал, был слышен такой полный, приятный, зеленый треск, что у меня прямо спина похолодела от предчувствия, как я буду есть этот арбуз...» Вот тут-то и появился приятель Павля, который, оказывается, во время каникул изучал английский язык. В отличие от Дениски, который «все лето зря прочепушил. С ежами возился, в лапту играл, пустяками занимался...». Но вся важность слетает с «англичанина Павли», когда выясняется, что выучил он только одно слово по-английски: имя Пит. Однако радость его и гордость безмерны. И читатели, хоть и смеются над ним, все-таки им восхищаются.
Эта детская самоуверенность частенько в разных видах присутствует в рассказах о Дениске и его друзьях. Уморительно смешной рассказ «Заколдованная буква» — о детях совсем маленьких. Привезли во двор дома, где жили Дениска, Аленка и Мишка, елку к Новому году. Уже большое событие! Точно и кратко говорит автор о состоянии ребятишек, предвкушающих сказочный праздник: «Она (елка. — О. К.) лежала большая, мохнатая и так вкусно пахла морозом, что мы стояли как дураки и улыбались». И вот тут-то Аленка и произнесла: «Смотрите, а на елке сыски висят». Покатываясь со смеху и говоря Аленке всякие нелепые, обидные слова вроде «Девчонке пять лет, скоро замуж выдавать! А она — сыски», Мишка с Дениской потом и сами опростоволосились: один сказал «хыхки», а другой — «фыфки», при этом оба были уверены, что говорят правильно.
Иногда речь идет о вещах более серьезных, чем неправильное произношение, вызванное отсутствием энного количества зубов. Например, в рассказе «Тайное становится явным» преподается урок ответственности за глупые поступки. Не хотел Дениска есть кашу, а в Кремль с мамой пойти хотел, вот и выбросил кашу в окно... Чем дело кончилось, вы, конечно, помните: каша попала на голову, точнее, на шляпу гражданину, который шел фотографироваться. Смешно, что дяденька, который кому-то очень для него важному собирался послать свое фото, весь был в манной каше, но мамина реакция не оставляет места для веселья: «...мама посмотрела на меня, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник, а это уж верная примета, что мама ужасно рассердилась». Потом мы понимаем, каково было Дениске, ведь он говорит, что ему «даже страшно было на нее взглянуть». И дальше самое важное:
«Но я себя пересилил, подошел к ней и сказал:
— Да, мама, ты вчера сказала правильно. Тайное всегда становится явным!
Мама посмотрела мне в глаза. Она смотрела долго-долго и потом спросила:
— Ты это запомнил на всю жизнь?
И я ответил:
-Да».
Ложь в рассказах Драгунского всегда осуждается. Но жизнь — штука сложная, и хитрости на грани обмана, притворства, полуправды или даже явного вранья иногда избежать не удается. Как не притворяться, разыгрывая роль маленького простачка, скрывая свои истинные чувства, когда надоедливые взрослые бесконечно задают одни и те же глупые вопросы («Ничего изменить нельзя»). Как не пойти на хитрость (выпить вместе с Мишкой по бутылке газировки), чтобы достичь необходимого для получения приза веса («Ровно 25 кило»). А приз- то какой замечательный — годовая подписка на журнал «Мурзилка»! Как не придумать умопомрачительную историю геройского спасения попавшего в беду человека, когда за опоздание в школу грозит наказание («Пожар во флигеле, или Подвиг во льдах»).
Из последнего рассказа, кстати, следует, что Дениска запомнил мамин урок вовсе не на всю жизнь и они на пару с Мишкой заврались так, что насмешили весь класс до колик, но сильно рассердили учительницу. Мораль для Дениски: «И я написал Мишке записку: “Вот видишь, надо было говорить правду!”»; для Мишки: «Ну конечно! Или говорить правду, или получше сговариваться». Возразить нечего.
Мишка вообще человек земной, практичный — вспомним истории «Что я люблю» и «Что любит Мишка». Дениска, рассказывая учителю пения о том, что он любит, вспоминает «и про собаку, и про строганье, и про слоненка, и про красных кавалеристов, и про маленькую лань на розовых копытцах, и про древних воинов, и про прохладные звезды, и про лошадиные лица, все, все...». И замечательный Борис Сергеевич, у которого с Дениской, вернее, с его громогласным пением «мимо нот» сложились непростые отношения (см. рассказ «Слава Ивана Козловского»), реагирует так:
«Он выслушал меня внимательно, у него было задумчивое лицо, когда он слушал, а потом он сказал:
— Ишь! А я и не знал. Честно говоря, ты ведь еще маленький, ты не обижайся, а смотри-ка — любишь как много! Целый мир».
А Мишка, которого слегка задело то, что учитель похвалил его друга, тоже начал перечислять: «Я люблю булки, плюшки, батоны и кекс. Я люблю хлеб, и торт, и пирожные, и пряники, хоть тульские, хоть медовые, хоть глазурованные. Сушки люблю тоже и баранки, бублики, пирожки с мясом, повидлом, капустой и с рисом».
Ну и так далее, огромный список съедобных вещей. Как заметил Борис Сергеевич: «Получается, что ты любишь целый продуктовый магазин». И тут Мишка покраснел и вспомнил, что он еще любит котят и бабушку... Из двух перечислений возникают два разных характера, два по-своему хороших человека, которые, несмотря на разницу в предпочтениях, связаны крепкой дружбой. Как потрясающе описана Мишкина привязанность к хлебобулочным изделиям! Именно с них начинается большой список его «любовей», но этого ему мало —он отдельно выделяет «батоны» (во множественном числе!) и далее вновь упоминает «хлеб»!
Мишка — совсем другой человеческий тип, но тоже узнаваемый, живой. Таковы все герои Драгунского: добрый выдумщик папа, всегда готовый играть с детьми по их правилам. Строгая и справедливая мама, делающая важные выводы из промахов и ошибок сына, но всегда готовая его защитить — в рассказе «Слава Ивана Козловского», когда учитель пения сообщает ей, что вряд ли Дениску ждет слава знаменитого оперного певца, она с вызовом отвечает: «Ну это мы еще увидим!» Друзья родителей мальчика и его собственные друзья, соседи по дому, одноклассники, случайные знакомые, общение с которыми становится для Дениски своеобразным катализатором душевных волнений и всплесков воображения, — все они помогают ему расти, с радостью принимая мир.
У Драгунского юмор и лиризм неразделимы, и в смешных рассказах мы порой улавливаем грусть, а в рассказах, где слышатся ноты печали, обязательно находим какую-нибудь смешинку. Смех необходим детям. Улыбка писателя как фонарь, помогающий путнику найти дорогу в неосвещенном городе, как спичка, рассеивающая страх темноты, как маяк, указывающий путь мореплавателям...
Книги Драгунского — из числа тех, которые «воспитывают» взрослых. Современным родителям, конечно, не все равно, кем вырастут их Дениски, Мишки и Аленки. Веселые рассказы писателя помогут понять, как заслужить доверие и дружбу детей, разглядеть их таланты и сделать все, чтобы их жизнь стала счастливее.
Драгунский первым заговорил о самоценности детства, о том периоде в жизни человека, который прекрасен сам по себе. Многие педагоги, обучая и воспитывая ребенка, видят в нем «строительный материал», «заготовку» будущего человека, считают детство подготовительным этапом к настоящей жизни. Драгунский же призывал учитывать индивидуальность ребенка, видеть в нем личность. Он убеждал взрослых в том, что нельзя грубо вмешиваться во внутренний мир маленького человека. Он настаивал на сложной для многих мысли: чтобы помочь ребенку пережить беды, преодолеть трудности, закалить характер, надо его понять.
«ЧТО ЕСЛИ МИР РАСКРУТИТЬ ПОСИЛЬНЕЕ?»
65 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ОЛЕГА ГРИГОРЬЕВА
Олег Евгеньевич Григорьев родился 6 декабря 1943 г. в Вологодской области. После окончания войны он вместе с матерью и братом переехал в Ленинград, учился в школе при Академии художеств, был отчислен за вольнодумство в живописи. Он часто страдал оттого, что не укладывался в рамки. И начало его поэтического творчества было подпольным — невозможно представить, чтобы его остро
умные «чернушки» были бы тогда опубликованы. Но они быстро превратились в фольклор, и народ узнал их, приняв как полноправную часть параллельной культуры «развитого социализма».
Потом стараниями понимающих в литературе сотрудников ленинградского и московского «Детгизов» вышли всего три прижизненные детские книги Григорьева: «Чудаки», «Витамин
роста» и «Говорящий ворон». Он побывал в ссылке, его постоянно громила критика, чиновники запрещали любые публикации... А уж когда он напечатался в эмигрантских изданиях!.. Он всегда был на заметке у милиции как личность асоциальная и неблагонадежная.
Что же было в основе этой откровенной травли? Глупость и перестраховка литературных начальников, якобы следящих за идеологической выдержанностью? Да, но это не главное. Главное, думаю, зависть тех, кто не мог не понимать, насколько талантлив этот человек.
Олег Григорьев умер, не дожив до 50, не вынес отчаяния, погиб от нищеты, пьянства, болезней, бытовой неустроенности, непризнанности. Теперь о сложной его жизни и судьбе говорят прямо и просто. Сборников стихов Григорьева появилось в последнее время достаточно много, но поэтическая его «реабилитация» если и состоялась, то довольно формальная. Только один Михаил Яснов бьется за возвращение читателю, и детскому, и взрослому, наследия поэта в полном объеме, и подготовленные им многочисленные публикации стихов Григорьева постепенно возвращают поэта народу.
А пока, в ожидании официального причисления поэта к классикам, до того, как его не «засушили» исследователи и педагоги (хотя я очень сильно сомневаюсь, что Григорьев станет предметом школьного изучения и тем самым будет окончательно убит), советую как можно чаще обращаться к его стихам. Не всем это по вкусу — как сказала мне одна заведующая библиотекой: «Я лучше буду читать внучке классику». Тут же захотелось съязвить: а жить вы тоже будете в XIX веке? Но удержалась, вспомнив гениальное двустишие Григорьева:
—Что если мир раскрутить
посильнее?
—Подумай о бабушке,
что будет с нею.
Своеобразной подводкой к поэзии Григорьева, неким ключом, которым можно попытаться открыть дверцу в его «перекрученную» реальность, стали для меня два стихотворения.
Первое — «Если» — юмористическое назидание и одновременно насмешка над формальной логикой:
Если вы на качели сели, А качели вас не качали, Если стали кружиться качели И вы с качелей упали, Значит, вы сели не на качели, Это ясно.
Значит, вы сели на карусели, Ну и прекрасно.
Второе — «Смех» — приводит нас к пониманию трагического противоречия между реальностью и реакцией на нее, которое раскрывается в большинстве стихов Григорьева:
Хоть смеялся я тише всех,
Но от смеха под парту съехал,
Потому что беззвучный смех
Самый сильный из всех смехов.
Его видение мира сродни мировосприятию такого ребенка, который окружен запретами, который, как птица в клетке, бьется о всевозможные «нельзя». Его героя часто подавляют страхи, приходящие из взрослой жизни. Он удивляется и искренне не понимает иных вещей, в которых для взрослых нет никакой тайны. Поэтому ему самому приходится делать грустные открытия, как в знаменитых строчках: «Я ударился об угол, значит, мир не очень кругл». Или в замечательном юмористическом философском двустишии:
Ходил я против ветра носом. Остался на всю жизнь курносым.
Поэт часто предупреждает детей о последствиях неразумных действий, при этом не прячет усмешку, беззлобно над героями подтрунивая:
Ударила градина в лоб — Это еще за что б?
Другая ударила в темя — Да, видно, гулять не время.
Улавливая эту усмешку, читатели чувствуют себя умнее героев. Они, заранее знающие, что гулять под градом опасно и глупо, словно над героями возвышаются. Но возвышение это ложное. Потому что в детстве каждому приходится делать подобные «многозначительные» открытия — всегда после того, как в очередной раз получишь по носу или по темени. Вот еще одна похожая ситуация, в которую каждый когда- то попадал:
Дети бросали друг в друга поленья,
А я стоял и вбирал впечатленья.
Попало в меня одно из полений —
И больше нет никаких
впечатлений.
Его известные герои продолжают эпатировать своим неадекватным поведением. Взрослых читателей до сих пор пугают и «добрый человек» Прохоров Сазон, который воробьев кормил и, бросив им батон, известно, сколько убил, и философ Сидоров, который ел крахмал и радовался, что не испачкал костюм, потому что костюма у него пока нет... Можно вспомнить и бедолагу Валерия Петрова, который никогда не кусал комаров (помните окончание стихов? «Комары же об этом не знали и Петрова часто кусали»). И Клокова Колю, «отпинавшего» свой несчастный портфель так, что многие вещи, которые в нем лежали, навсегда вышли из строя (о большинстве из них он, впрочем, и не жалеет, разве что о вкусном апельсине).
Нелепые детские высказывания порой бывают довольно глубокомысленными — как актуально в наше время это четверостишие:
По мнению соседа- первоклассника,
Устарела в наш век вся классика.
Не надо петь, умиляться
и плакать,
А надо хрюкать, визжать
и квакать.
Противоречивый, непредсказуемый, странный мир, представавший перед читателями стихов Григорьева, был обусловлен его собственным, во многом открытым неприятием той действительности, в которой приходилось существовать, с которой приходилось сталкиваться, вырастал из его чувств, переживаний, переменчивых настроений и горького опыта.
Но главное, объединяющее всех хороших детских поэтов, звучит и у Григорьева в полную силу: можно в своем воображении так перестроить реальный мир, полный всякой «чернухи» и несправедливости, что он станет казаться страшным сном, бредом. А истинной станет другая, поэтическая действительность, озаренная добрым светом фантазии. Его герой видит поэзию жизни, красоту природы, видит как романтик, которого манит мечта. И когда он дает волю воображению, приходят к нему душевное равновесие, покой, вера в добро и свободу:
Звезды и месяц купались
в реке,
Удочку крепко держал я в руке.
Вижу: под воду ушел поплавок,
Месяц я ловким движеньем
подсек.
Круто взметнулся он синим
хребтом.
Звонкую леску отсек,
как серпом.
И улетел, ослепляя глаза,
Вместе со звездами в небеса.
В стихотворении «Моряк», одном из самых светлых, самых моих любимых, поэт проявляется в редчайшем для себя состоянии полного счастья и раскрепощения:
Молодой моряк в матроске
Вышел к берегу реки.
Снял матроску по-матросски,
Снял морские башмаки.
По-матросски раздевался,
По-матросски он чихнул,
По-матросски разбежался
И солдатиком нырнул.
Вот тут на миг и показывается тот самый
Григорьев, которого взрослые читатели предпочитают не замечать, — поэт, вырвавшийся из тисков времени.
«УПРЯМОЙ ПРАВДЫ КАПИТАЛ...»
85 лет ЯКОВУ АКИМУ
Яков Лазаревич Аким родился 15 декабря 1923 г. в старинном городе Галиче Костромском, где прожил первые десять лет с родителями и младшим братом. Галич — «терем сказочных времен» — оживает во многих его стихах, туда, к источнику творчества, поэт возвращается вновь и вновь, чтобы в который раз убедиться:
Он жив, доставшийся мне с детства
Упрямой правды капитал.
Я милой родины наследство
В пустых речах не промотал.
Аким принадлежит к тем редким людям, которые за свою долгую жизнь ни разу не изменили себе. Он всегда знал, что делать: и когда прямо со школьной скамьи ушел на фронт вслед за погибшим отцом, и во время других потрясений, происходивших с нашей страной. Много раз на его глазах «руководящие установки» поменялись местами, но не затронули основы, заложенной в нем в детстве: порядочности и честности, работоспособности и верности в дружбе, а главное — внутренней свободы, дающей возможность писать только о том, что на самом деле волнует. Внутренняя твердость сочетается в нем с интеллигентностью и мягкостью, требовательность к себе с доброжелательным вниманием к молодым. Скольких учеников он
воспитал, когда руководил поэтическим семинаром в Литературном институте! Скольких читателей вывел на дорогу поэзии!
Для него самого все началось с песенки, сочиненной для дочки во время похода за молоком. Из снежного хруста под ногами, из воздушной прохлады, из танца медленно падающих снежинок сами собой родились строчки: «Утром кот принес на лапах первый снег...» Этот кот — вестник зимы — всегда приводил меня в восторг. Представьте себе: некто сидит дома, не подозревая о переменах, и тут приходит этот слегка заснеженный кот, и человек (ребенок, в том- то и дело, что ребенок!) понимает, что жизнь стала совсем Другой:
Значит скоро, Очень скоро
Полетят салазки С горок.
Значит можно будет Снова
Строить крепость Во дворе!
Многие стихи Акима возникли так, как возникают песенки: из уличного шума, из птичьего гомона, из музыки ветра. «Цветные огоньки» наверняка появились из радостной переклички праздничной толпы:
В праздники на улицах
В руках у детворы Горят, переливаются
Воздушные шары.
Разные-разные,
Голубые,
Красные,
Желтые,
Зеленые
Воздушные шары!
Такая же радостная песенка — классическое стихотворение «Весело мне!». Ребенок, захваченный игрой, ребенок, сочиняющий на ходу, — один из любимых персонажей поэта:
Яблоки-веники,
Весело мне,
Весело мне,
Я скачу на коне!
А в конце герой восклицает: «Скачет веселая песня моя!» — и это значит, что стихотворная мелодия охватывает всех, объединяя и воодушевляя.
За долгие годы сложился образ поэта — тихого, задушевного лирика, мягкого и тонкого. Но у него немало стихов игровых, громких и озорных. Еще одно из них.
Колченогий рояль
Отломилась педаль,
Села моль
На си-бемоль,
Фа-диез
В пыли исчез.
До-до-до-до чего
Доломали вы его!
А ведь был
Ми-ми-мил,
Молоточками бил,
Весь сверкал снаружи.
Из-за вас пылится он,
Срочный ре-ре-ре-ремонт
Инструменту нужен!
Более свойственная его стихам тихая радость сродни характеру поэта: он никогда не стремился быть на виду, не выпячивался, а сочинения его остаются классическим камертоном для всех нынешних поэтов. Стихи его, кажется, просты, но сколько в них изящества, юмора, тонких наблюдений:
Я родился на зеленой улице,
В деревянном тихом городке.
А по улице гуляла курица,
И коза паслась невдалеке...
(«Улица»)
Такой легкости, точности в словах можно достичь только при полной искренности и открытости чувств. Одно из них — главное, которое переживает поэт, — благодарность друзьям, посланным судьбой.
У Акима много стихов о дружбе: из письма к Тимуру Гайдару родилось «детское» стихотворение «Друг»:
Друг уехал далеко,
Мне без друга нелегко.
Еще одно лирическое чудо —
«Пишу тебе письмо»:
...А листок в конверте чист,
Нет на нем ни букв, ни строчек.
Пахнет осенью листочек —
С дерева упавший лист.
Только адрес твой и имя
На конверте напишу,
Синий ящик отыщу,
Свой листочек опущу.
Ты письмо мое получишь
И обрадуешься вдруг:
Жить на свете много лучше,
Если друга вспомнил друг.
Сразу мне ответ пиши!
А кончаются чернила —
Просто перышко вложи,
Что синица обронила.
Яков Аким обладает редкостной способностью дружить и делиться радостью общения со всеми загрустившими, одинокими, со всеми, кому плохо. Он готов делиться всем, что имеет:
Яблоко спелое, красное, сладкое,
Яблоко хрусткое, с кожицей гладкою.
Яблоко я пополам разломлю, Яблоко с другом своим разделю.
Даже известное сатирическое стихотворение «Жадина», заклеймившее один из самых неприятных человеческих пороков, казалось бы, вовсе не о дружбе, но ведь кончается оно утверждением: «С жадными я никогда не дружу!»
Аким написал много: он не только поэт, взрослый и детский, но и переводчик, и сказочник — веселую и мудрую прозаическую сказку «Учитель Так-Так и его разноцветная школа» он посвятил памяти отца. Детские его стихи все слышат с малых лет, а взрослую лирику обязан знать каждый культурный человек. Однако не так часто, как хочется, выходят у него книги. Может быть, дело в том, что поэты, продолжающие классическую ветвь русской поэзии с их философской глубиной, душевной болью и изрядной долей грусти, не особенно сейчас в почете? А у Якова Акима даже в детских стихах есть доля грусти. Как в одном из взрослых стихотворений он написал:
Редактор мой, прости-ка,
Не досаждай перу:
Велишь убрать грустинку,
А я не уберу.
«Особая, поэзии доверенная грусть», которой Аким делится со своими читателями, — необходимая составляющая полноценного мировосприятия.