Корф О. По прозвищу "Книжный шкаф" / О. Корф. // Библиополе. – 2008.– № 6. – С. 39 - 45.
О творчестве писателя Л. Пантелеева.
Писатель Л. Пантелеев никогда не расшифровывал букву «Л» в своем литературном имени. Тот, кто именует его Леонидом Пантелеевым, просто «уважительно» видоизменяет его шкидское прозвище — Ленька Пантелеев, заимствованное отчаянным беспризорником у знаменитого в годы Гражданской войны налетчика.
Настоящее имя писателя — Алексей Иванович Еремеев.
Родился он в Петербурге 9 августа — по старому стилю, 22 — по новому, в 1908 г. в семье военного. Отец его, казачий офицер, совершил во время Русско- японской войны подвиг, за что был награжден орденом Святого Владимира «с мечами и бантом», к которому «прилагалось» потомственное дворянство. Мать писателя была натурой художественной, занималась музыкой, играла на любительской сцене, увлекалась чтением. Наверное, от нее и унаследовал будущий писатель любовь к литературе.
Читать он начал рано. В повести «Ленька Пантелеев», во многом автобиографической, названы его любимые писатели: Андерсен, Диккенс, Марк Твен, Тургенев, Достоевский, Писемский, Леонид Андреев и самая любимая, самое «горячее детское увлечение» — Лидия Чарская. Брат и сестра за неутолимое и неутомимое «книгоглотание» прозвали Алешу «книжным шкафом».
Очень рано мальчик начал сочинять сам. «Полагаю, что на вопрос: «С какого года вы пишете? — я вправе был бы ответить: «С неполных пяти», — то ли в шутку, то ли всерьез написал Пантелеев в зрелые годы. И так продолжил воспоминания: «Писал я в те годы много — и за какие только жанры не брался! Сочинял и стихи, и рассказы, и пьесы для домашних спектаклей, и длиннющий роман с жутким и завлекательным названием «Кинжал спасения», и даже философский трактат «Что такое любовь?» (где говорилось, сколько мне помнится, главным образом о любви материнской)».
Сочинительство стало главным занятием как-то само собой. Жизнь давала писателю такие впечатления, которые оказались посильнее историй Чарской. В восьмилетием возрасте Алеша поступил в реальное училище, но так его и не окончил — через год произошла революция, и обстоятельства настолько переменились, что от благополучного, в общем-то, детства не осталось и следа. Во время Гражданской войны пропал без вести его отец, и мать с детьми, спасая их от голода, переехала в Ярославскую губернию. Потом в поисках лучшей доли семья кочевала по разным городам, пока не распалась.
В повести «Ленька Пантелеев» описаны мытарства мальчишки, который остался один, скитался по разоренной войной и революцией России, беспризорничал, воровал, находил временное пристанище в детских домах и колониях. Кем только он тогда не был: пастухом, сапожником, продавцом газет, рабочим на лимонадном заводе, поваренком в ресторане...
В конце концов судьба привела его в родной город, где трудного подростка определили в «Школу социально-индивидуального воспитания имени Достоевского», более известную нам под придуманной самими воспитанниками лихой, абсолютно в духе революционного советского словотворчества аббревиатуре ШКИД. Там он встретил немало разных людей, но главными были две персоны: директор, замечательный педагог Виктор Николаевич Сорокин и старший друг Григорий Белых.
После выпуска из школы юноши собирались посвятить себя кино и, получив благословение Викниксора, отправились в Баку, где снимался фильм «Красные дьяволята». Денег хватило только на дорогу до Харькова, где они, все еще мечтая о карьере киноартистов, учились на актерских курсах. Но финансовое состояние было настолько плачевным, что снова пришлось бродяжничать, зарабатывая на жизнь.
Вернувшись в Петроград, друзья занимались чем придется, в том числе и журналистикой, пока Грише Белых не пришла в голову блестящая мысль — написать книгу о Шкиде. За два с половиной месяца соавторы сочинили свой шедевр! Все, что связано с публикацией этой книги, — настоящая сказка, светлая и счастливая полоса. Начать с того, что они отнесли рукопись
Лилиной, которая руководила в Ленинграде народным образованием и, по совместительству, детским отделом Госиздата. Она часто посещала Шкиду, и ребята были хорошо с ней знакомы. Лилина прочитала рукопись и отправила их прямиком к своему помощнику по издательским делам Маршаку. Так юноши попали еще в одни хорошие руки. Да разве в одни?! Не только Маршак принял в них горячее участие: редактором их повести стал Евгений
Шварц, а рядом работали такие замечательные мастера, как художник В. Лебедев, поэт Н. Олейников и другие славные авторы будущей детской редакции, создаваемой Маршаком.
«Республика Шкид» увидела свет в 1927 г., была переведена на многие языки, и слава ее перешагнула границы нашего государства. Читая эту легендарную книгу, подростки не перестают восхищаться ее остротой, откровенностью, достоверностью во всем.
И события, которые еще были свежи в памяти, и характеры персонажей, прототипы которых только что жили с авторами бок о бок, и сочный, выразительный язык, нисколько не приглаженный, живой, — абсолютно точно отражают саму жизнь. По поводу «непричесанности» языка: одна из глав «Шкиды» была написана
Пантелеевым, по непонятной даже ему самому прихоти, ритмической прозой, а Маршак, конечно, почувствовавший ее искусственность, несоответствие общему стилю произведения, да и ее собственному содержанию (это была глава «Ленька Пантелеев»), настоял на ее переделке.
Горький, высоко ценивший в книгах глубокую правду жизни, оценил художественную гармоничность повести: «Преориги- нальная книга, веселая, жуткая». В трех словах классик выделил то, что присуще любой хорошей детской книге, особенно подростковой. Через много лет С. Михалков подчеркнет, что «Шкида» — это «была подростковая литература в полном смысле этого слова».
Как много в этой суровой книге романтики! О некоторых ее проявлениях хочется сказать особо. Во-первых, шкидское братство органично восприняло своеобразный рыцарский кодекс чести. Эти битые жизнью, далеко не безупречные мальчишки остались и справедливыми, и человечными, и совестливыми. Конечно, в них это проявлялось по-своему, не так, как в классических благородных героях. Но проявлялось отчетливо.
Потому-то дети, всегда готовые «сачкануть», заменить учебу веселым времяпрепровождением, в конце концов с пониманием отнеслись к увольнению Пал Иваныча, учителя словесности, который развлекал их песнями про сосиски. Буза — святое дело, но есть вещи поважнее.
Потому-то они возненавидели маленького хитрого ростовщика Слаенова, который не только обирал своих товарищей, но и издевался над ними, подчинив своей гнусной рабовладельческой системе даже старших ребят. Но когда Цыган, не желая усмирять взбунтовавшихся «должников», отказывается от роли вышибалы, становится ясно, что справедливость и чувство собственного достоинства в шкидцах победят.
Эти же свойства характера не позволили Леньке, только что влившемуся в шкидское сообщество, участвовать в краже блинов с подноса, который несла почти слепая мать Викниксора по темному коридору. Такой поступок он считает подлым, низким. За свои убеждения Леньке пришлось пострадать дважды: сначала его избили ребята — за то, что «не хотел идти по камешкам, как все», а потом директор посадил его в карцер, решив, что он-то и был вором. После этого шкидцы Леньку очень зауважали, и еще вопрос, за что больше: за то, что не выдал их, или за ясные представления о чести.
Показательна в этом смысле история Мамочки, забавного одноглазого бродяжки, которого Шкида, как могла, старалась обогреть — могучий Купа сразу взял его под крыло и пригрозил: кто Мамочку тронет, будет иметь дело с ним. Через некоторое время именно он и произнесет ставшую крылатой фразу: «Гад ты, оказывается, Костя Федотов!», — выражая всеобщее презрение к Мамочке, который был отправлен в аптеку за кислородной подушкой для умирающей матери Викниксора и, как ошибочно подумали шкидцы, просто сбежал.
Однако когда Мамочка вступается за пионера, которого травят, как беззащитного зверька, ошалевшие от «классовой ненависти» рыночные торговцы, товарищи понимают, что записали его в подлецы напрасно.
Кроме того, героям книги свойственно увлекаться какой- либо идеей. Идеи были разные: создание собственной республики, утверждение демократии на отдельно взятой территории, выпуск газет, производство кинофильмов, чтение, танцы, занятия политграмотой...
И не менее интересно — в повести царит атмосфера таинственности, вполне соответствующая духу приключенческой и детективной литературы. То и дело в повествование «врываются» привидения, призраки, что замечательно показано в фильме Геннадия Полоки все в той же сцене кражи блинов, когда изломанные тени ребят на стене движутся в странном колдовском танце. И даже когда ребята повзрослели, они окружили таинственностью свои нелегальные ночные собрания комсомольской ячейки. Вновь появляются загадочные тени-призраки, и испуганный дворник призывает на помощь уже привыкшего к роли сыщика Викниксора.
Свежий, оригинальный, порой грубоватый юмор, полное отсутствие прямолинейной назидательности (разве что в речах Викниксора иногда проскальзывают нравоучительные нотки, но они всегда возникают при подходящем настрое воспитанников, всегда уместны и обоснованны), умение создать живые и разнообразные характеры героев, в каждом из которых «рвется наружу» личность, занимательный сюжет и важная нравственная идея — отличительные признаки писательской манеры Пантелеева, свойственные ему с юности.
А идея эта заключается в том, что воспитание, если им всерьез заниматься, может преобразовать, наставить на путь истинный подавляющее большинство детей, казалось бы безнадежно испорченных под влиянием среды, тяжелой наследственности, других негативных воздействий. О роли Шкиды в его жизни Пантелеев рассказал также в цикле очерков «Последние халдеи», в рассказах «Карлушкин фокус», «Портрет» и др.
Среди воспитанников Викниксора оказалось немало талантливых, впоследствии знаменитых людей. Белых и Пантелеев стали писателями. После звездного дебюта Л. Пантелеев издает повесть «Пакет», посвященную Гражданской войне. Казалось, впереди только новые успехи, но в 1938 г. Григорий Белых был репрессирован. (Очерк о Г. Белых см. Библиополе. 2006. № 8. О. Корф. Бросим прежнее житье, позабудем, что прошло...). Пантелеев пытался бороться, писал письма в высокие инстанции, но помочь другу не удалось.
Каким-то чудом самого Пантелеева при этом не арестовали, однако от литературы он был отлучен, книги его не издавались, имя не упоминалось. Когда началась война, он просился на фронт, но медицинская комиссия его дважды не пропускала.
В 1942 г. тяжело больной, изможденный голодом Пантелеев был перевезен из осажденного Ленинграда в Москву. Как только он покинул госпиталь, снова написал заявление с просьбой о призыве в армию. На сей раз ему не отказали и направили в Военноинженерное училище, а затем — в инженерные войска, где он был редактором батальонной газеты.
В литературу Пантелеев вернулся только после смерти Сталина, при поддержке Маршака и Чуковского. Тогда и было опубликовано написанное за многие годы.
Давным-давно эти рассказы, стихи, сказки стали классикой детской литературы. Например, знаменитая сказка-притча «Две лягушки», написанная в 1937 г., — о подружках, которые попали в горшок со сметаной. Жизнеутверждающая ее мораль заключается в прямом авторском призыве: «Не падай духом!»
Никогда не падать духом, барахтаться из последних сил, не сдаваться — казалось бы, типичные советские лозунги, тысячи раз произнесенные по поводу героических поступков. Но в том-то и дело, что у Пантелеева они имеют общечеловеческий смысл, и относятся не только к героическим личностям, но и ко всем попавшим в беду. Достаточно вспомнить, в какой «исторической обстановке» была написана эта история, чтобы восхититься сме-лостью писателя, придумавшего опасную аллегорию.
А изумительная сказка «Фенька» была начата в 1938-м. В ней также при желании можно углядеть взрослым взглядом некоторые аллюзии, но детям они ни к чему. Изумительность ее заключается прежде всего в красоте выдумки, в изобретении необычной героини, сказочного существа, проникшего в реальную жизнь.
Начинается история, как известное стихотворение Михалкова: «Дело было вечером». Лежал автор на диване, курил, читал газету и вдруг услышал какое-то царапанье и стучание. Подошел к окну и — «Вижу — за окном, на узеньком железном карнизе, стоит — кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не читывали».
Автор обращается прямо к читателям, он рассказывает им сказку — благодаря точно найденной интонации, — и, не откладывая дело в долгий ящик, развивая интерес, тут же героиню описывает: «Ростом она будет поменьше самого маленького Мальчика с пальчика. Ножки у нее босые, платье все изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щетке». В общем, неведома зверюшка. Откуда она взялась, как попала на окно, кто ее родители — на все вопросы Фенька отвечает одно и то же: не знаю. Пожалел взрослый герой малышку, оставил у себя. Но ведь ее кормить-поить надо, а Фенька оказалась ужасной привередой: ела она только гвозди, мыло, бумагу, даже метелку для подметания пола умудрилась слопать, пила же керосин и чернила...»
Написала и подумала: а знают ли нынешние дети, что такое керосин и чернила? Наверняка нет. Но это и неважно, главное, чтобы они знали другое: в мире много не похожих на нас существ, и у каждого — свои причуды, и многого мы можем в них не понимать, но это не значит, что должны ненавидеть, гнать от себя и осуждать.
Рассказчик же с Фенькой не только смирился, но и полюбил ее, и осталась эта беспризорница у него, стала жить в чемодане — чтобы не озорничала, когда он уходил на работу. «Конечно, выросла немножко за это время: была с большой палец, теперь — с указательный. Но живется ей неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в ее домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький — вот такой — телевизорчик там стоит», — пишет он в конце истории, но добавляет еще одну фразу, которая дает возможность поговорить с читателями об их чувствах к Феньке: «Так что вы ее не жалейте, Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней познакомлю».
Сказку свою Пантелеев закончил почти через 20 лет — в 1967-м. Тогда-то, видимо, и появился в ней «телевизорчик», так же, как и многое другое, детям необходимый.
О взаимоотношениях детей и взрослых написаны все книги Пантелеева. Тем же 1967-м годом датирован рассказ «Карусели», из которого следует, что у писателя тогда уже была дочка Маша, более того — она уже училась в школе, и веселая игра в карусели была придумана для нее. Речь в рассказе идет о зарядке, которую обычно делают, когда засидятся:
Карусели, карусели! Мы с тобою в лодку сели И по-е-ха-ли!..
Под эту приговорку надо изображать работу веслами. Потом можно сесть в машину, в самолет, в ракету и так далее, насколько хватит фантазии. Дочка писателя вдохновила его на многие сочинения. Главное из них — книга «Наша Маша», изданная в 1966 г. В ее основе — дневник писателя, который он вел много лет. Это своеоб-разное руководство для родителей, размышления о воспитании, настолько глубокие, что, по мнению некоторых критиков, его можно поставить в один ряд с книгой К. Чуковского «От двух до пяти».
Задолго до этого любимыми героинями писателя были девочки: вспомните «Букву «ты», «Рассказы о Белочке и Тамарочке» или маленький рассказик «Трус», который ярко подтверждает его убеждение в том, что говорить с детьми нужно о серьезных вещах. Собрался мальчик ловить рыбу, начал спускаться с крутого берега вниз, да испугался высоты, замер на месте. В это время ветер вырвал из его рук удочку и унес вниз. А там маленькая дочка рыбака ее подняла. Тут уж мальчик, преодолев страх, кубарем скатился вниз.
«— Эй! Отдавай! Это моя удочка! — закричал он и схватил девочку за руку.
— На, возьми, пожалуйста, — сказала девочка. — Мне твоя удочка не нужна. Я ее нарочно взяла, чтобы ты слез вниз.
Мальчик удивился и говорит:
—А почем ты знала, что я слезу?
—А это мне папа сказал. Он говорит: если трус, то, наверно, и жадина».
Знание детской психологии, сочувствие к малышам и ответственность за них — главные характеристики взрослых героев рассказов. Общение со взрослыми учит детей пониманию таких вещей, которому никакое прямое назидание не научит. На собственном опыте Белочка и Тамарочка убеждаются, что данное слово нарушать нельзя, что нарушение запрета может привести к очень плохим последствиям.
Ослушались они маму, полезли купаться, хотя обещали этого не делать, — и вынуждены были возвращаться домой голыми, потому что одежду у них украли. Смешно-то смешно, но им самим было очень грустно и стыдно, а тут еще и милиционер, который им, конечно, помог, напугал изрядно. Настолько, что почти весь день сестренки были тише воды, ниже травы и во всем маму слушались. Даже ели хорошо, настолько хо-рошо, что Белочку, которая целых пять чашек кофе выпила, маме пришлось останавливать! Даже гулять девочки пошли только после маминого приказа.
Надо отвечать за свои поступки — это знают и добрый милиционер, который только на вид суров, и добрая мама, всегда наказывающая их так, чтобы после осознания ошибок у них образуется новый опыт, прибавляются новые знания, а вовсе не усиливаются обиды. Так и должно быть, чтобы радость, которая должна окружать детей, как солнце или свежий воздух, не омрачалась страхом или чувством вины. Находит милиционер их одежду и любимые испанские шапочки (вот еще один незнакомый современным детям предмет!), которые, по его словам, могут носить только хорошие дети. Значит, они хорошие.
Белочка и Тамарочка — обычные счастливые дети. Они, правда, часто не слушаются, бывает, ссорятся, из-за собственной любознательности или неловкости часто попадают впросак, но каждое происшествие добавляет им житейской мудрости. С юмором рассказывает автор об их приключениях. Как в истории «Большая стирка», где блестящий юмор положений подчеркивает, усиливает воспитательную мысль.
Логическая цепочка, в которую выстраиваются события, представлена читателям несколько раз: сначала, когда девочки одну промашку превращают в следующую, более серьезную. Неприятности растут, как снежный ком. Сначала они взяли без разрешения с папиного стола бутылку с чернилами (потому что рисовать карандашами им надоело), потом опрокинули ее на скатерть, потом решили скатерть постирать, но только еще больше ее запачкали и испачкались сами, потом перевернули корыто и устроили потоп...
Тут пришла мама. Цепочка развернулась во второй раз, в обратном направлении. И уже не так смешно, потому что читатели вместе с героинями напряженно ждут маминой реакции. А мама, увидев, что они натворили, не кричит и не ругается, а объясняет, что девочки сделали не так, с чего все началось и к чему привело. И цепочка ошибок восстанавливается в третий раз, и делается вывод: «Сумел набедокурить — сумей и ответить за свои грехи. Сделала ошибку — не убегай поджав хвост, а исправь ее».
Исправляют свои безобразия они вместе с мамой: полы моют, белье стирают, и так стараются, что мама решает их не наказывать. Больше того — они получают обещанные апельсины — такая уж у них мама! А третий, самый лучший апельсин девочки выбирают для нее.
В произведениях для самых маленьких писатель выглядит добрым весельчаком, который своим юмором помогает детям не бояться премудростей жизни. Вспомним, кроме уже названных, еще и такие его произведения, как «Задача с яблоками», «Как поросенок говорить научился», «Раскидай», «Свинка», «Веселый трамвай». А взрослых, которые будут читать его рассказы своим малышам, он учит терпению, снисходительности, вниманию к детям, умению порадовать их выдумкой, игрой.
В рассказах для более старших читателей звучит у Пантелеева важнейшая для него тема совести. Так же, как честь, ответственность, правдивость, эта категория была для него «объектом охраны». Ему было важно, чтобы дети, растущие совсем в другой стране, унаследовали от прежней России эти понятия.
В последние годы жизни писатель говорил, что в большинстве своих произведений он не писал правды, потому что правда в те времена не котировалась. Но даже не вся правда, выраженная с высочайшей степенью художественности, может дать читателям огромный положительный заряд. Да может ли в книгах для детей, осо-бенно, для маленьких, быть вся правда? И сам писатель косвенно признавал, что иногда для пользы дела приходится приврать.
Все, наверное, помнят, как в рассказе «Буква «ты» взрослый герой учил маленькую девочку Иринушку читать и как он заставил ее выучить проклятую букву «я». Она упорно называла ее буквой «ты», и фраза «Якову дали яблоко» звучала у нее «Тыкову дали тыблоко».
Сказав, что в слове «яблоко» — буква «ты», он ее обманул. И сам это признал: «Конечно, не очень- то хорошо говорить неправду. Даже очень нехорошо говорить неправду. Но что же поделаешь? Если бы я сказал «я», а не «ты», кто знает, чем бы все это кончилось. И может быть, бедная Иринушка так всю жизнь и говорила бы: вместо «яблоко» — «тыблоко», вместо «ярмарка» — «тырмарка», вместо «якорь» — «тыкорь» и вместо «язык» — «тызык». А Иринушка, слава богу, выросла уже большая, выговаривает все буквы правильно, и пишет мне письма без единой ошибки».
Но это — исключение, а вообще, по его мнению, взрослые никогда не должны делать ничего подобного. Как не стали ни обманывать, ни нарушать правила детской игры, ни разрушать понятия о чести, уже осознанные ма-леньким мальчиком, взрослые герои классического рассказа «Честное слово».
Он был создан в 1941 г. и посвящен той же «краснозвездной гвардии», о которой писал Гайдар, которая потом и встала на защиту страны. Конечно, мальчик в рассказе Пантелеева — маленький. И в войне он поучаствовать не успеет, но характер — тот же самый.
Недавно я с удовольствием прочитала новый взрослый роман Бориса Минаева «Психолог, или Ошибка доктора Левина». Главный герой, Лева Левин, знаком читателям по книгам «Детство Левы» и «Гений дзюдо», которые одинаково интересны и детям, и взрослым. Здесь же рассказано о более чем зрелых Левиных годах. Один из эпизодов романа имеет непосредственное отношение к Пантелееву.
Доктор Левин, сорокавосьмилетний человек, серьезный психотерапевт об одной из своих пациенток говорит, что у нее «был комплекс «честного слова». Далее он поясняет:
«Есть такой рассказ советского писателя Леонида Пантелеева, многократно изданный и переиз-данный, вошедший во все хрестоматии и учебники. Мальчик, давший своим товарищам честное слово оставаться на посту («охранять склад с оружием»), не уходит с места, хотя и плачет, и боится темноты, и парк уже закрывают — потому что товарищи забыли его «снять с поста».
Конец рассказа пафосный, проникновенный — автор, от лица которого ведется повествование, проходит мимо, вступает с мальчиком в диалог, потом находит военного, военный включается в игру, «снимает» мальчика с поста, тот счастливый, бежит домой, и автор думает: да, такой мальчик ничего не испугается, такой мальчик типа и к войне готов, и вообще ко всему... Вот, мол, какие у нас есть честные, храбрые дети. Прочитав уже на психфаке (доклад какой-то готовил) этот рассказ заново, Лева поразился несовпадению основного текста и концовки. Страх мальчика, жуткий, до истерики, до психоза перед этими самыми ТОВАРИЩАМИ передан писателем настолько ярко, что вывод о бесстрашии, о нравственной чистоте совсем сюда не вяжется, выглядит, как ярлык. Хотя другое было время, другие нравы — но фальшь откровенная, и Лева поморщился, но запомнил, заинтересовался рассказом, и не раз потом искал и находил концы с его помощью.
Мальчик в рассказе явно боится тех, кому что-то обещал — боится не физической, конечно, расправы, хотя, возможно, и ее тоже — боится позора, судилища, смеха, патологически, панически боится осуждения за ВРАНЬЕ.
Такие дети, как правило, сами любят давать обещания, сулить золотые горы, фантазировать вслух, и когда им не верят — бросаются, как Матросов на амбразуру, «исполнять» свой полубред, свое «честное слово».
Прочитала я это и быстренько списала сие рассуждение (почти никакого отношения к рассказу Пантелеева не имеющее, кроме беглого пересказа сюжетной канвы) на одну из «ошибок» доктора Левина, которых в романе великое множество.
Во-первых, где он увидел «страх мальчика, жуткий, до истерики, до психоза»? У Пантелеева говорится: «...стоял маленький мальчик лет семи или восьми и, опустив голову, громко и безутешно плакал». Когда взрослый его окликнул, «он сразу, как по команде, перестал плакать, поднял голову, посмотрел на меня...» И чуть дальше: «Ему еще трудно было говорить, он еще не проглотил всех слез, еще всхлипывал, икал, шмыгал носом». Наверное, именно это на языке психологии и называется истерикой? Но тогда здесь «выпал» главный, на мой взгляд, признак истерики: человек, находящийся в этом состоянии, не способен слышать другого. А мальчик разговаривает со случайным взрослым прохожим, причем внятно и логично отвечает на его вопросы.
То, что он панически боится осуждения со стороны мальчишек, которые поставили его сторожить этот «склад», вообще притянуто за уши. Мальчишек этих он не знает, как и они его, и вряд ли когда-нибудь еще с ними встретится, и не их осуждения он боится, а голоса собственной совести. А конец, который психолог Левин (а доктор Левин — тоже продукт своего времени, когда все «советское» воспринималось в штыки) считает фальшью и ярлыком, написан от имени взрослого.
Восприятие этого взрослого и по ходу развития действия не совпадает с отношением мальчика к своему «посту»: взрослому сначала все это кажется смешным, но потом он понимает, что по самой сути мальчишка прав: «Если дал честное слово, так надо стоять, что бы ни случилось, — хоть лопни. А игра это или не игра — все равно». И конец, действительно, несколько пафосный, написан не для доктора Левина, а для детей, поэ-тому вывод взрослого героя о том, что мальчик этот станет хорошим человеком, когда вырастет, им необходим, как узелок на память.
Для Левина само понятие «честного слова» — признак психической неполноценности, аномалия какая-то и опасность. Онто не то чтобы слово свое не держит, но постоянно забывает о своих обещаниях. Главное его ка-чество — умение приспосабливаться к обстоятельствам, совершать лишь удобные для себя поступки. И слова «хоть лопни» — совершенно ему не понятны. Так, через отношение своего героя к старому рассказу Пантелеева, автор «вытягивает» на свет некоторые важные, «сущностные» качества его личности.
Минаев заставляет нас задуматься о чести и совести как о чем- то редком в наше время, как об уходящем. Этим же давным-давно был озабочен Пантелеев. Одно только в рассуждениях Левы мне кажется бесспорным: время было другое. И люди были другие. Как говорила моя покойная сослуживица Изольда Иосифовна Леви, «хорошие были люди, довоенные».
О таких людях писал взрослый писатель Пантелеев. Писал замечательные литературные портреты: «Рыжее пятно», «Братишка наш Буденный...», «Маршак и Людоед», «Квитко», «Тырса», «Шварц», «Письмо в Соловьевку», «История одного автографа» и др. О них же писал в очерках, рассказах, дневниках, посвященных блокадному Ленинграду: «В осажденном городе» (1964), «Январь 1944» (1965). Среди детских произведений о войне есть написанные в московском госпитале рассказы о ленинградцах, которые защищали свой город вместе со взрослыми.
Итог своей литературной работы Пантелеев подвел в последней прижизненной книге «Приоткрытая дверь...», а уже посмертно вышла книга «Верую...», над которой он работал всю жизнь. В ней писатель «договаривал» то, что он не мог сказать ранее, многое переосмыслял, досказывая ту правду, о которой раньше умалчивал.
Пантелеев прожил долгую жизнь — он умер в 1987 г. в родном Ленинграде. Отмечая столетие со дня его рождения, зададимся вопросом: почему произведения его не стареют, по-прежнему волнуют детей и взрослых, которые вместе с детьми перечитывают его книги?
Ясное, кажется, дело — как всякая классика, это великолепная литература, потрясающая художественной силой, как всякая классика, она ведет разговор о вечном. Но мне кажется, еще и потому, что Пантелеев с его нравственной определенностью, незыблемыми понятиями о чести и совести, которые были им отчасти унаследованы, заложены в раннем возрасте в семье, отчасти — выстраданы и осмыслены за годы детских и юношеских скитаний, необходим всегда. Как умный, человечный, неунывающий спутник, дающий опору и силы жить.
Иногда душевные силы иссякают и у детей. И тогда возьмите сборник Пантелеева и прочитайте им рассказ «Новенькая». Думаю, душевной стойкости он детям прибавит...
В статье использованы иллюстрации к книгам Л. Пантелеева.