Безотосный В. Вихорь-атаман / В. Безотосный // Библиополе. — 2012. — № 8. — С. 33-39.

Дата публикации: 22 июня 2022.

О  М. И. Платове

 «От своих чистых сердец Совьём Платову венец!» Так пели на Дону после 1812 г. простые казаки о своём атамане — генерале от кавалерии графе Матвее Ивановиче Платове. В ряду громких фамилий, завещанных нам, потомкам, от седой военной старины, особенно выделяется его имя.

В народной памяти он оставил заметный след, что наиболее ярко проявилось в песнях и устных преданиях донского казачества.

Вгодину бед, в годину славы — в 1812 г. — Платов возглавлял казачьи полки русской армии, и его фамилия прогреме­ла как в России, так и в Европе. Но и до известного каждому школьнику наполеоновского на­шествия на Россию Матвей Ива­нович прожил интересную и на­сыщенную боевыми эпизодами, опасностями и невзгодами часть жизни.

О знаменитом донце было написано немало книг. Поток ли­тературной продукции о нём на­чался ещё при его жизни. Коло­ритная и самобытная фигура донского атамана очень скоро об­росла легендами, несколько по­колений историков тщательно причёсывали и лакировали его образ, так что сегодня очень труд­но отделять вымысел от истори­ческой правды.

В то же время сохранились и многие весьма противоречивые отзывы современников о Плато­ве. На этом фоне не всегда понят­на причина сверхпопулярности донского генерала в ту досто­славную эпоху. Чтобы хоть частич­но это выяснить — начнём с био­графии.

«В ПОБЕДНЫЙ ВЕК ЕКАТЕРИНЫ»

8 августа 1753 г. в г. Черкасске в семье войскового старшины Ивана Фёдоровича Платова на свет появился сын Матвей. Воспи­тывался и рос он на Дону. Получен­ное им образование было весьма скромное. Как написал впослед­ствии один из его биографов, «его школой было поле, университе­том — война». Тихий Дон вдохнул в него жадную до воинских подви­гов душу, родители же научили с грехом пополам читать и писать. По тем временам этого вполне хватало, чтобы уже в 13 лет посту­пить на службу в войсковую канце­лярию писарем, а в 16 получить чин полкового есаула.

Так же рано началась и его бо­евая жизнь. В бурный век Екатери­ны II молодёжи предоставлялось много возможностей отличиться на поле брани. В 1769 г. началась Русско-турецкая война, и в следу­ющем году Матвей Платов впер­вые попробовал запах пороха, приняв участие в военных дейст­виях в Крыму.

Командуя сотней, он особенно отличился при взятии Перекоп­ской линии и Кинбурна. В 19 лет получил под своё начало донской казачий полк. Очень скоро он смог доказать, что это назначение не было ошибочным.

В 1774 г. на кубанской реке Калалах его небольшой отряд ока­зался окружённым превосходящи­ми силами татар и выдержал семь атак до подхода подкрепления. В самые критические минуты боя молодой казачий командир, до этого отвергнувший все пред­ложения о сдаче в плен, проявлял необыкновенное самообладание, воинскую сметливость и показы­вал подчинённым личный пример своей неустрашимостью.

Этот подвиг его биографы впоследствии назовут «яркой за­рёй блистательной славы Плато­ва». Сам же молодой полковник был награждён именной золо­той медалью в 30 червонцев для ношения на груди, а реля­ция об этом деле оказалась на­печатанной в «Санкт-Петер­бургских ведомостях», тогда главной газете государства. Его же фамилия открывала список отличившихся. Таким образом о существовании мо­лодого героя впервые узнала вся Россия.

После окончания войны с турками Платова вместе с полком направили в Повол­жье для успокоения края после восстания Е. Пугачева, а затем на Кавказскую линию для со­держания кордонных постов и предотвращения набегов че­ченцев и лезгин.

Особенно ярко молодой донец проявил воинские даро­вания во время второй Русско- турецкой войны 1787-1791 гг.

За отличия при штурме Очако­ва и Измаила его наградили пре­стижным орденом Святого Геор­гия 4-го и 3-го класса. Перед взя­тием Измаила в 1790 г. на военном совете у А.В. Суворова бригадир Платов, как самый младший в чине из присутствовавших там, пер­вым (по традиции высказывались в порядке возрастания чинов) по­дал голос о штурме непреступной турецкой крепости.

Во время захвата он командо­вал спешенной казачьей колонной из 10 тыс. человек. Рядом с ним в атаку шли два его родных брата, один из которых был убит, а другой тяжело ранен. Колонна Платова од­ной из первых под перекрёстным артиллерийским огнём достигла и овладела вражескими бастиона­ми. В представлении к награде, подписанном знаменитым Суворо­вым, говорилось: «Повсюду был он Платов присутствен и подавал при­мер храбрости».

После измаильского подвига императрица Екатерина Великая пожелала лично познакомиться с доблестным донцом и пригласи­ла его на приём к себе во дворец, где произвела в генерал-майоры. В этом чине он принял участие в Персидском походе 1796 г. в ка­честве походного атамана казачьих полков и вновь подтвердил свои воинские таланты, отличившись при покорении Дербента, за что был награждён саблей, украшен­ной алмазами, с надписью «За храбрость».

Карьера Платова складывалась вполне удачно. С юных лет в разное время он пользовался рас­положением многих видных воена­чальников и титулованных санов­ников — князя В.М. Долгорукова- Крымского, князя Г.А. Потёмкина, братьев Зубовых. Не в последнюю очередь благодаря их высокому по­кровительству он успешно продви­гался по служебной лестнице. Но по мере того как упрочивалось его положение в армии и общест­ве, увеличивалось и число завист­ников и конкурентов. После восше­ствия на престол императора Пав­ла I Платову в полной мере пришлось испытать на себе цар­скую немилость.

Героя «времён Очакова и поко­ренья Крыма» сначала отставили от службы, а затем арестовали и отправили в ссылку в Кострому.

За короткий срок Платов дваж­ды успел посидеть в тёмных и душных казематах Петропав­ловской крепости. Но скорый на гнев император в конце сво­его царствования всё-таки про­стил донского генерала и снял с него опалу. Мало того, назна­чил безвинно пострадавшего Платова походным атаманом казачьих полков, направленных в 1801 г. на завоевание Индии. Эта экспедиция была прерва­на лишь внезапной смертью Павла I.

«БЫЛА БЫ БУЛАВА, БУДЕТ И ГОЛОВА»

Восшедший на престол им­ператор Александр I назначил его донским войсковым атама­ном и пожаловал чином гене­рал-лейтенанта. Новый атаман до 1806 г. активно занимался на Дону исправлением недостат­ков административного управле­ния и одновременно озаботился перенесением войсковой столицы. В 1805 г. состоялась торжествен­ная закладка ныне существующе­го г. Новочеркасска. От мирных забот его отвлекла вспыхнувшая но­вая война с Наполеоном. В 1807 г. Платов возглавил казачьи полки в русской армии, действовавшей в Пруссии, где, по словам Алексан­дра I, «донцы превзошли древнюю славу предков своих».

Мужество и полководческий дар Матвея Ивановича также ока­зались отмеченными по достоин­ству. В награду за умелое руковод­ство он получил несколько орде­нов, среди которых был и орден Святого Георгия 2-го класса, очень чтимый в среде русского офицер­ства. Имя Платова и подвиги его казаков были у всех на устах.

После заключения Тильзитско­го мира сам Наполеон захотел уви­деть воочию ставшего знаменито­стью атамана. По приказанию Александра I он был представлен французскому императору и оча­ровал его своей ловкой и искусной стрельбой из лука в цель. В разго­воре Наполеон живо интересовал­ся казачьей тактикой и, хотя полу­чил уклончивые ответы, подарил на память Платову украшенную брил­лиантами роскошную табакерку с собственным портретом. Вынуж­денный принять этот столь щедрый подарок (после краткого замеча­ния императора о неуместности от­каза), Матвей Иванович, чтобы не оставаться в долгу, передал в руки Наполеону понравившийся ему свой прекрасно отделанный лук — оружие, которым с детства в совер­шенстве тогда владел каждый дон­ской казак.

С этого эпизода начался рост международной славы и популяр­ности сына донских степей. В том же году у него завязались дружес­кие отношения с королевской че­той Пруссии, они часто стали об­мениваться подарками и состоя­ли в постоянной переписке. На полях сражений 1807 г. Платов подружился и с британским пред­ставителем в русской армии сэ­ром Робертом Томасом Вильсо­ном, благожелательные и лестные отзывы которого о казаках и их атамане постоянно публиковались на страницах английской прессы.

Но вот к французам и их импе­ратору донской вождь так и не смог преодолеть предубеждений. Не верил он и в искренность русско-французского союза. На­полеон для него оставался прежде всего врагом и иноземцем — «злодей, шельма Наполеонов ко­роль». Мало того, он не стремился скрывать своего отрицательного отношения, несколько раз у него возникали инциденты с француз­ским посланником в Петербурге А. де Коленкуром.

Подписание Тильзитского ми­ра 1807 г. и последующая дружба с Францией вызывали негативную реакцию во многих слоях русского общества. Этот внешнеполитиче­ский курс даже породил оппози­цию в консервативных рядах выс­шего света. По мнению современ­ников, возглавляла недовольных, как ни странно, мать царя — вдов­ствовавшая императрица Мария Фёдоровна.

Платов как раз был с почётом принимаем при её дворе и часто подолгу гостил в её резиденции. По одной из легенд, в 1809 г., перед отъездом на театр военных действий с турками, императрица- мать устроила донскому атаману прощальный обед. По окончании приёма Платов встал и в знак бла­годарности за лестное к его осо­бе внимание несколько раз покло­нился. На нём была жалованная сабля за Персидский поход 1796 г., и он случайно задел ей и разбил вдребезги одну из дорогих фар­форовых ваз, стоявших с цветами на полу.

Сконфуженный, донской вое­начальник хотел отскочить, но за­цепился за ковёр и наверняка бы упал, если бы сама императрица не поддержала его. Платовская неловкость была подчёркнута сни­сходительными улыбками при­дворных. Но и тут Матвей Ивано­вич нашёлся, бойко и смело взял и поцеловал руку императрицы со словами: «И в падении моём я воз­величен Вашим Величеством». Затем, обернувшись к собрав­шимся и взмахнув рукой, весело и просто сказал: «Вот пословица та и наделе сбылась: говорят, что если казак чего не возьмёт, так ра­зобьёт. Первого я не знаю, а по­следнее и со мною случилось». Так в ситуации, где любой другой на­ веки погубил бы свою репутацию, атаман благодаря своей находчи­вости умело обратил неприятное дело в шутку и не только сгладил шероховатости, но и выиграл в об­щем мнении.

НА ВЕРШИНЕ ВОИНСКОГО ОЛИМПА

Положение Платова в высших военных и придворных сферах Российской империи ещё более упрочилось после его участия в кампании против турок 1809 г., где он в очередной раз продемон­стрировал своё умение руково­дить крупными соединениями. Причём ему пришлось там коман­довать уже не только казачьими полками, но и армейскими частя­ми. За доблесть в боях против ту­рок император произвёл его в ге­нералы от кавалерии.

К 1812 г. о Платове к сложилось устойчивое общественное мнение как об удачливом и храбром пред­водителе казачества, который к тому же являлся простым и очень скромным человеком. Немаловаж­ную роль в создании такой поло­жительной репутации сыграли его постоянные личные контакты и дружеские связи со многими представителями петербургской верхушки. Но чтобы не потерять­ся среди блеска и лоска высшего света, необходимо было иметь платовскую гибкость и изворотли­вый ум, казачью наблюдатель­ность и сметку.

Истинный сын своего времени, М.И. Платов откровенно придер­живался патриархально-консер­вативных умонастроений, что бы­ло весьма типично для выходца из среды высшего донского слоя, сформировавшегося в победных войнах екатерининского правле­ния. Его мысли и взгляды во мно­гом определялись военно-адми­нистративным статусом и местом в иерархической структуре Рос­сийской империи. Перед ним сто­яли две главные, не всегда согла- суемые задачи — не только верно и не щадя живота своего служить государю-императору, но и блю­сти интересы Дона, оберегать в первую очередь особые авто­номные установления войска от всяких посягательств со стороны центральных властей. Последнее находило полную поддержку у донской элиты.

По своему культурному разви­тию, мировоззрению, образу жиз­ни атаман был очень близок и по­нятен казачьим массам, вследст­вие чего и имел популярность среди донцов. Иногда в некоторых исторических сочинениях Плато­ва изображали как хитрого льсте­ца перед сильными мира сего, в других — как высокообразован­ного генерала, умевшего прель­щать своей начитанностью даже учёных мужей. Конечно, ни тем, ни другим Платов не был. Как вы­ходец из казачьей среды, он от­лично знал быт, нравы и духовные качества своих подчинённых. Бес­спорно, атаман обладал хитрос­тью, но имел и более важное для всех казаков качество — смелость, а главное, умел показать её. Сло­вом, как написал один из его био­графов, «это был “тактичный” че­ловек».

По должности, воинскому зва­нию и авторитету Платов в 1812 г., несомненно, являлся лидером ка­зачьего генералитета, формиро­вал и определял взгляды этого не­сколько обособленного сообще­ства на события и реакцию на конкретных лиц, а также разбирал и регулировал взаимоотношения внутри круга донских военачаль­ников.

В генеральской среде конку­ренция и повышенное честолюбие всегда были развиты намного силь­нее, чем в гражданском обществе (что характерно для любой армии мира). В этом отношении атмосфе­ра воинской жизни казачьего гене­ралитета не составляла исключе­ния. Да и сам атаман в данном слу­чае не являлся «белой вороной». Он, в первую очередь, очень зорко следил за поведением своих кон­курентов и недругов, особенно за представителями кланов Денисо­вых и Орловых и их родственника­ми. Даже далёкий от донских дел генерал Л.Л. Беннигсен ещё в 1807 г. заметил, что Платов «не с путчей стороны к Денисовой фа­милии расположен».

Неприязнь к ним небезоснова­тельно возникла у Матвея Ивано­вича ещё во времена его опалы при Павле I. Тогда пост войскового ата­мана занимал его конкурент — ге­нерал от кавалерии Василий Пет­рович Орлов. Сын последнего — граф В.В. Орлов-Денисов — ко­мандовал в 1812 г. лейб-гвардии Казачьим полком и таким образом находился вне пределов атаман­ской компетенции. Зато родной брат соперника — генерал-майор А.П. Орлов —благодаря стараниям атамана жил в отставке за преде­лами Дона.

Исходя из традиций XVIII в., Платов в своих делах старался опираться на лиц, связанных с ним кровно-родственными узами. Так, в 1812 г. помимо двух сыновей и пасынка к ним можно было причислить генерал-лейтенанта А.Д. Мартынова (брата второй же­ны), генерал-майоров Т.Д. Греко­ва (мужа дочери Марии), Д.Е. Гре­кова (отца Т.Д. Грекова), Д.Е. Ку- тейникова (его племянница была замужем за сыном атамана), пол­ковника К.И. Харитонова (мужа дочери Анны). Нужно отметить и ряд старых сослуживцев, поль­зовавшихся доверием у Платова: генерал-майоров А.А. Карпова, И.К. Краснова, С.Ф. Балабина. По­следний долгое время командо­вал Атаманским полком, фактиче­ски являвшимся личной гвардией донского атамана.

Сам Платов по служебному ста­жу считался одним из старейших генералов российской армии. Этот факт оказался самым неудобным для многих высших военачальни­ков в 1812 г. В первую очередь — для его непосредственного на­чальника, сравнительно «молодо­го по чину» военного министра и главнокомандующего 1 -й Западной армией М.Б. Барклая-де-Толли. В 1809 г. за отличие в войне про­тив шведов он раньше атамана по­лучил звание полного генерала. Тогда это производство, минуя принцип старшинства, вызвало массовое недовольство среди ге­нералитета. Платов также почитал себя обойдённым и являлся одним из явных недоброжелателей воен­ного министра.

Высокий чин атамана стал од­ной из причин его временной размолвки с П.И. Багратионом в 1812 г., а затем и прямого конфлик­та с М.И. Голенищевым-Кутузовым. Сам же Платов часто высказывал недовольство слишком малым ко­личеством вверенных ему полков, так как это не соответствовало его высокому воинскому званию и атаманскому достоинству. Кроме того, у предводителя казачьих полков имелась заветная мечта (им не скрываемая) — получить граф­ский титул. В 1812 г. из донских ге­нералов его носил лишь В.В. Ор­лов-Денисов, унаследовав после смерти деда. Именно этого не хва­тало Платову в дополнение к имев­шимся регалиям и отличиям (чин полного генерала, атаманская бу­лава, орден Святого Георгия 2-го класса). Его ярко выраженное стремление к получению титула ак­тивно использовали в 1812 г. все главнокомандующие армиями (П.И. Багратион, М.Б. Барклай-де- Толли, М.И. Кутузов), так как это оказался единственный эффектив­ный инструмент воздействия на атамана.

«СВЯЩЕННОЙ ПАМЯТИ ДВЕНАДЦАТЫЙ ГОД»

Отечественная война 1812 г. принесла Платову славу лихого ка­зачьего предводителя и нарекла «вихорь-атаманом». Но все его ве­ликие «деяния» в последующей ли­тературе оказались окутаны леген­дами и просто вымыслами, а то и прямыми умолчаниями. В оре­ол беспримерной воинской славы донского вождя плохо вписывались многие факты его взаимоотноше­ний с другими видными военачаль­никами, также оказавшимися озарёнными «вечной памятью две­надцатого года». Попробуем по­смотреть на хорошо известные со­бытия 1812 г. с этой точки зрения.

При отступлении русских ар­мий в первые месяцы войны под тяжестью огромного численного превосходства войск Наполеона на долю Платова и его полков вы­пала честь вступить в боевые столкновения с противником и одержать первые блистательные победы при Кареличах, Мире и Романове. Казачий корпус ата­мана отличился и в боях под Смо­ленском. В этот период в рядах русской армии возникло недо­вольство тактикой отступления, проводимой главнокомандующим М.Б. Барклаем-де-Толли.

Груз старых личных обид и пре­дубеждённость против иностран­цев привели Платова в ряды воен­ной оппозиции. Причём он не ог­раничился кулуарной критикой, а при встрече с Барклаем публич­но сделал весьма резкое заявле­ние: «Видите, на мне одна шинель. Я не надену русский мундир, он для меня позорен». Эта демонст­рация чувств мало способствова­ла взаимопониманию между дву­мя высшими военачальниками и, вероятно, стала не последней при­чиной отстранения атамана от престижного в глазах генералите­та командования арьергардом русской армии.

Правда, накануне Бородинско­го сражения прибыл новый глав­нокомандующий — М.И. Кутузов. Но это назначение вряд ли обра­довало Платова. С ним у атамана не заладились взаимоотношения с кампании 1809 г. против турок. Этот факт замалчивался большин­ством историков. Обычно рисова­лась идиллическая картина 1812 г: Платов — верный сподвижник светлейшего князя Кутузова. Хотя реальное положение дел было совсем иное.

В Бородинском сражении Пла­тову из 25 казачьих полков факти­чески оставили в подчинение лишь пять. Его уменьшившийся отряд совместно с 1-м кавалерийским корпусом генерала Ф.П. Уварова в самый драматический момент битвы совершил рейд против ле­вого фланга противника. Причём о результатах этой диверсии ис­торики спорят до сих пор, по­скольку Платов и Уваров оказа­лись в числе немногих генералов, не получивших никакой награды в этот день в силу крайне низкой оценки их деятельности главноко­мандующим. «Казаки, — писал он в донесении царю, — в сей день, так сказать, не действовали». Тень, брошенная М.И. Кутузовым на поведение атамана 26 августа, доставляла затем большие труд­ности нескольким поколениям биографов, предпочитавшим не замечать или обходить стороной сей неудобный факт.

На самом деле в этом эпизоде много противоречий. Именно сам Платов выступил инициатором ка­валерийского рейда в тыл против­ника после проведённой по его приказу разведки местности. Но для выполнения предложенной операции было выделено ничтож­но мало сил — у генералов Плато­ва и Уварова имелось примерно 4,5 тыс. сабель. При отсутствии единого командования и чётко по­ставленного приказа нельзя было рассчитывать на какие-то сверх­эффективные действия. Русская кавалерия в этот день сделала то, что смогла, — в один из самых ключевых моментов сражения она оттянула своими действиями на себя до 15 тыс. солдат армии Наполеона и тем самым отсрочи­ла на один час французскую атаку на батарею Раевского. Русское же командование получило передыш­ку для перегруппировки сил. Мож­но указать и на другой факт, проти­воречащий тезису о «бездеятель­ности» казаков. В этот день казаки захватили до 500 пленных. Общая же их численность едва ли дости­гала одной тысячи человек.

Всё это заставляет поставить под сомнение версию Кутузова и искать иные объяснения. Тем бо­лее, что ряд осведомлённых совре­менников прямо указывали на дав­ние неудовольствия главнокоман­дующего и мстительное отношение к Платову. Об этом свидетельству­ют и последующие события. Куту­зов назначил атамана сразу после Бородинского сражения командо­вать арьергардом, а через два дня отстранил с обидной формулиров­кой «за быстрое отступление». На военный совет в Филях полно­го генерала М.И. Платова забыли позвать, хотя там присутствовали лица, имевшие чины полковников и генерал-майоров. Уместно вспомнить, что, например, А.В. Су­воров под Измаилом в 1790 г. не за­был пригласить на аналогичный со­вет молодого казачьего бригадира Платова вместе с генерал-майо­ром М.И. Кутузовым.

После оставления русскими войсками Москвы донской атаман был лишён командования казачь­ими полками, и ему приказали со­бирать лошадей для кавалерии. Такое поручение для старейшего боевого генерала было явно уни­зительным.

В период нахождения русской армии под Тарутином, в различных кругах стали усиленно циркулиро­вать слухи о пассивности казаков и о том, что их атаману якобы дела­лись от имени Наполеона предло­жения о переходе в стан францу­зов. Это явно свидетельствовало, что тучи над Платовым сгущались. Нетрудно было предугадать и сле­дующий шаг Кутузова — удаление его из армии.

Но казачий предводитель ока­зался не таким уж простодушным генералом-пьяницей, как его изо­бражали в некоторых мемуарах. Даже «неудовольствия» кутузов­ского штаба он сумел обратить в свою пользу. Помог ему в этом его старый приятель по кампании 1807 г. генерал Р. Вильсон, при­бывший в Главную квартиру как британский представитель в рус­ской армии. Кутузов не любил ан­гличанина, но вынужден был с ним считаться.

«Брат Вильсон» (платовское вы­ражение), прибыв в армию, застал своего боевого товарища «безо всякой команды и удалённым от тех, кои почитают его равно как от­ца, так и начальника», а также пре­бывавшего «чуть ли не на пороге смерти от огорчения и обиды». Ан­глийский генерал стоял «на одних квартирах» с Платовым, часто у не­го обедал. Атаман подарил ему скакуна, снабжал вином и прови­зией с Дона. Новые акции недоб­рожелателей против Платова не­избежно имели бы уже междуна­родный оттенок. В этом случае нетрудно было предугадать нега­тивную реакцию Александра I. Опытный царедворец и мудрый дипломат, Кутузов это отлично понимал. Казачий предводитель оказался под английской защитой и стал недосягаем для новых уколов.

Почувствовал такое соотноше­ние сил и сам Платов. Не случайно в этот момент странная эпидемия подкосила казачьих начальни­ков — все полковые командиры вдруг сказались больными. Эта ак­ция явно смахивала на демонст­ративную забастовку. Превосход­но зная правила закулисных игр, на запрос главнокомандующего о причинах этого массового забо­левания атаман не столько ста­рался отвести от себя возможные обвинения, сколько давал понять, на каких условиях он готов пойти на мировую, а именно — возвра­щение начальствования над каза­ками. Вот его ответ: «Ваша свет­лость! Примите истинное моё пе­ред вами оправдание: первое то, что не командую ими, второе, что я по одним слухам знаю, кто в ка­кой части находится. Полки каза­чьи ко мне не относятся рапорта­ми и никто не даёт знать, куда ка­кой полк определён и под чьим ко­мандованием я не сведом». Куту­зов без труда уяснил скрытый смысл и понял необходимость компромисса.

Посредником между конфлик­тующими сторонами выступил всё тот же Вильсон, о чём недвусмыс­ленно свидетельствовал его днев­ник. Об этом же он сообщал в письме к царю: «Князь Кутузов со­гласился дать генералу Платову соответствующую команду. Мера сия восстановит атаманово здоро­вье, которое действительно сне­далось уязвлённым чувством, и я уверен, сие будет иметь для служ­бы Вашего Величества блиста­тельные и полезные следствия». Уже 23 сентября Кутузов гласно за­явил в приказе по армии о наме­рении создать отдельный казачий корпус (10-12 ополченческих дон­ских полков, прибывающих к ар­мии) для действий «на коммуника­ции неприятельские» и это новое кавалерийское соединение «дове­рить генералу Платову».

Итак, донской военачальник продемонстрировал незаурядные качества и показал себя искушён­ным знатоком и мастером в веде­нии штабных закулисных игр. Он сумел правильно выбрать ориен­тиры в сложной ситуации, чтобы изменить её в свою пользу. В ко­нечном итоге, затянувшийся кон­фликт между двумя высшими ге­нералами был погашен.

Впереди атамана и всё Войско Донское ожидала на дорогах, тя­нувшихся к Западу, грядущая во­инская слава одних из главных по­бедителей грозного врага.

Корпус М.И. Платова оказался сразу же задействованным после обнаружения движения наполео­новской армии к Малоярославцу, а потом принял активное участие в безостановочном преследова­нии французов до русских границ, где казачьи полки сыграли решаю­щую роль в истреблении инозем­ного нашествия.

Всего за 1812 г. казаками Пла­това было взято в плен около 70 тыс. пленных, захвачено свыше 500 орудий, отбито большое коли­чество трофеев, колоссальный французский обоз (10-15 тыс.повозок) большей частью также попал к ним в руки.

Казалось бы, результаты гово­рили сами за себя. Но Платов за всю кампанию 1812 г. удостоился даже не награды, а скорее един­ственной почести — его вместе с потомством Александр I возвёл в графское достоинство Россий­ской империи. Причём он был по­жалован не за боевые отличия, а за формирование по его прика­зу донского ополчения в 1812 г. Косвенной наградой для него ста­ла лишь Высочайшая грамота «вернолюбезному» Войску Дон­скому за казачьи подвиги 1812 г.

«УДИВЛЕНИЕ ЕВРОПЫ». СТАНОВЛЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ И СЛАВА НА ГРЯДУЩИЕ ВЕКА

Правда, в заграничных походах русской армии 1813-1814 гг. «ви- хорь-атаман» получил несколько орденов. В этот период, по словам генерала А.П. Ермолова, казаки сделались «удивлением всей Евро­пы». Но лично для Платова пиком признания его заслуг стала поезд­ка в составе свиты Александра I в Англию, где восхищённые британ­цы осыпали атамана почестями и повышенным вниманием в ущерб другим русским генералам.

Город Лондон торжественно поднёс ему почётную саблю, бога­то отделанную бриллиантами, принц-регент подарил свой порт­рет, часы и табакерку. В честь су­хопутного донца назвали один из кораблей английского флота — «Граф Платов», а старейший в Ев­ропе Оксфордский университет полуграмотному казачьему вождю вручил диплом с званием доктора права. Его собственный портрет (и картина боевого коня атамана по кличке Леонид) был помещён в галерею Королевского дворца ря­дом с изображениями знаменитых европейских полководцев наполе­оновской эпохи фельдмаршалов А.У. Веллингтона и ГА. Блюхера.

С 1812 по 1814 гг. происходи­ла интенсивная трансформация платовской легенды от бездея­тельного «пьяницы» в дни гене­ральных баталий и почти саботаж­ника до любимого народом непо­бедимого «вихорь-атамана». Соб­ственно, уже в конце кампании 1812 г. на фоне ошибок некоторых военачальников своё дело выпол­нили впечатляющие цифры каза­чьих трофеев и отменно состав­ленные реляции об успехах.

В 1813-1814 гг. многочислен­ные публикации в русской прессе создали из Платова уже почти официальный образ одного из са­мых популярных героев наполео­новских войн. А широкое между­народное признание и особенно триумфальный приём в Лондоне завершили этот процесс. Старые прегрешения были преданы заб­вению.

Правда, весьма туманные на­мёки слышались в более поздних исторических анекдотах (тогда — краткие рассказы об истинных случаях). В них выводился образ прямодушного и немного наивно­го старого воина екатерининской эпохи, не гнушавшегося после кровопролитных сражений споить цымлянским пруссака Блюхера («Люблю Блюхера, славный, при­ятный человек, одно в нём плохо: не выдерживает»), не церемонив­шегося на балах даже со знатными иностранцами (отталкиваясь от фамилий, давал им хлёсткие про­звища и характеристики), любив­шего носить белый галстук («Вспо­теешь, так можно вымыть»), име­новавшего герцогов дюками («Дюк поважнее; герцог ни к чёрту не годится пред дюком»), созна­тельно до конца дней своих допу­скавшего ошибку при написании названия польской столицы («Что тут толковать, она Аршава, а не Варшава; бунтовщики прозвали её Варшавой»), В то же время зна­менитый донской оригинал мог из Лондона в Новочеркасск привез­ти в качестве компаньонки не знавшую ни слова по-русски мо­лодую англичанку («Я скажу тебе, братец, это совсем недляхфизи- ки, а больше для морали. Она до­брейшая душа и девка благонрав­ная, а к тому же такая белая идо- родная, что ни дать ни взять ярославская баба»), А при знаком­стве с Н.М. Карамзиным, «подли­вая в чашку свою значительную долю рому», проявить ярко выра­женную благосклонность к лите­раторам («Очень рад познако­миться; я всегда любил сочините­лей, потому что они все пьяницы»).

В благожелательном тоне «анекдотических» повествований в основном вырисовывался весь­ма симпатичный и колоритный об­лик именно «вихорь-атамана», до гроба верного слуги царя и Оте­чества, честно и до конца выпол­нившего свой воинский долг, в то же время почти не образованного, но сметливого и находчивого вы­ходца из самых казачьих низов.

Этот заслуженно титулованный простак легко и непринуждённо об­щался с сильными мира сего, не зная языков, свободно заводил дружбу с иностранцами, а затем со многими из них состоял в перепи­ске. Созданный по отзывам совре­менников почти былинный типаж, бесспорно, импонировал читате­лям. С учётом национальных осо­бенностей российского характера, ограниченность в кругозоре и жи­тейские грешки «героя» скорее воспринимались как достоинства, нежели как недостатки. Так, пла­товская легенда (из простого каза­ка в генералы, да аж в графы) по­лучила новый литературно-быто­вой импульс и обособилась от научных изысканий (в какой-то сте­пени этот феномен в XX в. повто­рил кинообраз В.И. Чапаева, ото­рвавшись от реального прототипа). Но, существуя даже в таком обли­чии на страницах печатных изда­ний, фигура донского атамана про­должала работать на дальнейшее возвеличивание его прижизненной славы и всего казачества в целом.

Общепризнанным является факт, что ни до, ни после Платова ни один донской казак на Родине и за границей не удостаивался та­кого количества наград, званий, титулов и отличий. Войсковой ата­ман, генерал от кавалерии,кава­лер ордена Святого Георгия 2-го класса, всех высших российских и многих иностранных орденов, граф Матвей Иванович Платов и до сего дня считается самым знаменитым донцом, и громкой общеевропейской славе он во многом обязан предводительству казачьими полками в 1812 г.