Дьяков Д. Враждебная территория // Воронежский курьер. – 2002. – 29 июня. – С. 4. – Окончание. Начало: Воронежский курьер. – 2002. – 22 июня – С. 3.

Дата публикации: 16 марта 2021.

Итак, Иштван Хорти, наследник вен­герского регента, перед своей загадоч­ной гибелью сумел-таки сообщить в Бу­дапешт главное: все громкие обещания немцев по снабжению армии союзников на Дону - совершенно не исполняются в реальности. Начав бои под Воронежем, Гитлер обманул не только советское ко­мандование, но и венгерское правитель­ство.

Немецкие эшелоны с продоволь­ствием и вооружением оказались просто физически не в состоянии обеспечить ресурсами столь растянутую линию фрон­та. Тем более, что Гитлер объявил на этом участке сразу два стратегических центра наступления - Воронеж и Сталин­град. «Если резкое изменение Гитлером планов ведения операций уже само по себе было отрицательным явлением, то на снабжение оно оказывало самое па­губное влияние, - писал в своих воспо­минаниях начальник штаба 17-го немец­кого корпуса генерал-майор Ганс Дерр. - Начальники тылов при внезапном пе­ренесении направления главного удара не в состоянии были планировать и орга­низовывать снабжение как путем подво­за из тыловых районов, так и непосред­ственно из Германии. Из положения вы­ходили, прибегая к рокадным перевоз­кам в прифронтовой полосе и к заим­ствованию из запасов соседей. При этом почти всегда страдал какой-нибудь уча­сток фронта, который нуждался в заим­ствованном у него имуществе так же настоятельно, как и тот, кто его полу­чал». В этих условиях гитлеровское ко­мандование стало поставлять продоволь­ствие только немецким частям. Союзни­ки же вермахта по всей линии фронта имели устаревшее вооружение, страда­ли от плохого питания и отсутствия зим­ней одежды. Начальник венгерского ген­штаба генерал Сомбатхейи в своих вос­поминаниях, написанных в тюрьме пос­ле войны, свидетельствовал: «Зимняя одежда для венгерской армии была вы­везена на фронт, но доставить ее в час­ти помешали в основном трудности, свя­занные с транспортом, находившимся в руках немецкого командования. В резуль­тате все наши эшелоны с вещами были реквизированы и направлены в части вермахта».

Но едва ли не самой серьезной про­блемой для венгерской армии оказа­лось продовольственное обеспечение. Как рассказывал сдавшийся в советс­кий плен солдат 10-го батальона Янош Молнар, «офицеры нам обещали, что после войны мы получим много земли на Украине, но мы думаем сейчас не о земле, а о том, как бы покушать». Ос­нований для подобных заявлений было немало. Венгерские хонведы повсеме­стно стали устраивать «голодные бун­ты», жестоко подавляемые командова­нием. В одном из приказов по 46-му пехотному полку говорилось: «За вы­ражение недовольства питанием винов­ные будут наказаны. Все вы должны знать, что больше 120 г мяса и 150 г хлеба все равно никто не получит». К осени ситуация резко ухудшилась. Проблема недоедания стала возникать и в немецких частях. Голодные солдаты вер­махта начали открыто отбирать у венгер­ских хонведов пищу. «Немцы жрали все, что могли награбить у населения, а венг­ры питались тем, что не пожирали немцы, - писал впоследствии в своем докладе в обком партии зав. отделом пропа­ганды и агитации Верхнемамонского рай­кома Михаил Булавин. Крестьянин колхо­за «1-е Мая» Сине-Липяговского сельсо­вета Иван Савинков вспоминал, как на его глазах «немецкий солдат избивал мадь­ярского телефониста за то, что тот стал не в указанные часы кушать свой паек». Подобные случаи приобрели настолько массовый характер, что, в конце концов, послужили поводом для экстренного со­вещания в Будапеште. Начальник генш­таба генерал Сомбатхейи печально док­ладывал регенту о том, что «на Восточ­ном фронте часто имеют место сильные столкновения с немецкими военнослужа­щими, что не способствует добрым отно­шениям между союзниками». Эти же вы­воды подтверждает и довольно любопыт­ное свидетельство, сохранившееся в во­ронежских архивах. У одной из жительниц Репьевского района квартировал венгер­ский офицер, который каждый вечер пе­ред сном вешал свою грязную одежду на портрет Гитлера. Однажды хозяйка дома сказала ему: «Пан, не добре! Мы на порт­рет Сталина одежду не вешаем». На что постоялец ответил: «Этой собаке сколько не дашь - все мало. Поэтому я отдаю ему каждый день свои кальсоны»...

Оккупанты во все времена остаются оккупантами. Оказавшись в ситуации полуголодного существования, венгерс­кие солдаты занялись обыкновенным мародерством. Вслед за немцами они начали грабить воронежских крестьян. Бесцеремонно и грубо, стараясь скрыть свои действия от глаз солдат вермахта, мадьяры отбирали у селян практически все, что было пригодно для пищи. Оче­редное «раскулачивание» местных хле­бопашцев вновь проводилось кровавы­ми методами. Так, мадьяры расстреля­ли жителя Коротоякского района Сидо­ра Андреевича Трухачева за то, что он, сославшись на отсутствие коровы, не отдал им молоко и мясо; они же жестоко избили крестьянку села Роговатое Шаталовского района Елену Ивановну Фо­мину, когда та пожаловалась комендан­ту, что венгры вырыли всю картошку на ее огороде. В Гремяченском районе были расстреляны колхозницы Мария Демидова (за то, что не дала мадьярам яиц) и Ирина Прилепина (за то, что не дала им мыла)... Очень скоро масштабы грабежа достиг­ли таких размеров, что в Ольховатском районе один из венгерских комендантов даже был вынужден издать приказ о том, чтобы местное население «уводило весь скот подальше, так как солдаты будут его беспощадно забирать и резать». «В случае, если скот все же будет насильно взят, сле­дует немедленно заявить об этом комен­данту», - говорилось в приказе. Впрочем, остановить мародерство голодных оккупан­тов подобными распоряжениями было не­возможно. Отчаяние и паника неуклонно овладевали солдатами венгерской армии. «Наши немецкие «союзники» обращались с нашими солдатами подло и беспощад­но, - писал в своих воспоминаниях вид­ный венгерский политический деятель 40- х годов Иштван Доби. - Мы никогда не узнаем, сколько десятков тысяч несчаст­ных венгерских хонведов разгромленной на Дону армии погибло в результате рав­нодушия, лютой ненависти или прямой рас­правы немецких офицеров, которые, отняв у них одежду, вооружение и продовольствие, бросили их на произвол судьбы в метель и сорокаградусную зимнюю стужу».

Когда спасением становится плен

29 октября 1942 года в дивизию пол­ковника Павла Шафаренко, продолжавшую удерживать плацдарм на Сторожевом, при­были самые влиятельные венгры, находив­шиеся в то время в СССР, - лидер комму­нистической эмиграции Милош Ракоши и писатель Бела Иллеш. Их разместили на командном пункте дивизии в блиндажах, отрытых в меловых горах на правом бере­гу Дона. «После первых приветствий М. Ракоши сказал, что они специально при­ехали к нам посмотреть и поговорить с гвардейцами, которые в тяжелых боях раз­били гитлеровцев и хортистов», - вспоми­нал позже комдив П. Шафаренко. Трусо­ватый Ракоши напрочь отказался выехать на передовую. Он проводил политбеседы с молодыми солдатами из только что при­бывшего пополнения, рассказывая им о венгерской революции 1919 года. Писатель Иллеш оказался намного смелее. Он выз­вался вести радиопередачи для солдат 2- й венгерской армии прямо с переднего края. Бойцы Красной Армии соорудили передающее устройство, и Бела Иллеш начал программу своего вещания. «Вен­герский солдат! - призывал он. - Дома тебя ждут жена, дети, родина. Кончай вой­ну! Сдавайся в плен! Только так ты сохра­нишь жизнь для себя, своей семьи, своей родины. Сталин своим приказом № 55 га­рантирует жизнь всем военнопленным. Сдавайся в плен! Кончай войну!». Этой же теме были посвящены и лис­товки, которые привезли в дивизию П. Шафаренко венгерские гости. Одна из них имела заголовок: "Умирать за Гитлера или жить для Венгрии?" В ней четыре пленных офицера писали своим товарищам из 12-й пехотной дивизии: "Друзья-командиры! Прекра­щайте бессмысленную и бесперспективную войну. Венгерский народ будет благодарить вас за каждую каплю сохраненной крови, за каждую спасенную жизнь венгра». Прокла­мации были разбросаны над мадьярской армией с самолетов. Призывы, содержав­шиеся в них, находили отклики в войсках. Сохранились свидетельства о том, что, к примеру, командир взвода минной роты 52- го пехотного полка прапорщик Кехалми «все­гда прочитывал солдатам советские листовки, разбирал их, ругал немцев и говорил, что русские правы». «Несмотря на запрет, лис­товки читались и хранились, - вспоминал позже врач этого же полка старший лейте­нант Фейер Байор. - Борьба с этим была бесполезна». Столь массированная пропаганда дос­тигла своей цели: венгерских хонведов постепенно охватывали пораженческие настроения. Попытки командования под­нять моральный дух войск были безуспеш­ны. На имя генерала Яни шли донесения от командиров, где приводились неутеши­тельные факты. Так подполковник Ласло Пулис писал, что во время боя его артил­леристы сами спрятали снаряды от ору­дий. Комдив генерал Йожеф Хеслени док­ладывал, что солдаты его дивизии «броса­ют оружие или продают его вместе с бо­еприпасами русским за продовольствие, чтобы, не имея оружия, не воевать». Дальше - больше. В ноябре в располо­жение 25-й дивизии П. Шафаренко в пол­ном составе с белым флагом прибыл 16-й отдельный взвод 12-й венгерской дивизии. Взвод добровольно сдался в плен по пред­ложению ефрейтора Ференца Боштяна, который заявил командованию советской дивизии: «Зачем нам стрелять в русских? Они нам ничего не сделали. Мой дядя Ан­тон Боштян 6 лет пробыл в плену у рус­ских и жил там хорошо...». «На основе доп­роса пленных венгров можно было сде­лать вывод о том, что настроение у мадь­ярских солдат и офицеров плохое, - писал в своих воспоминаниях комдив П. Шафа­ренко. - Они не получили зимнего обмун­дирования. Кормили их хуже, чем немцев, и те считали их солдатами второго сорта. Они были потрясены большими потерями в ходе захвата нами Сторожевского плацдарма. Кроме того, уже теперь, в yловиях обороны, они несли большие потери от наших снайперов, которые буквально дают им поднять головы». Ситуация, возникшая во 2-й венгерской армии, стала серьезно тревожить гитлировское руководство. Командующий мейской группировкой «Б» генерал-полковник барон Максимилиан фон Вейхс (он еще в июле сменил фельдмаршала  Бока) решил жестко пресечь пораженчиские настроения в войсках союзников этой целью в конце декабря 1942 года включил в состав 2-й венгерской армии немецкий резервный корпус, состоящий из двух пехотных дивизий и танковой группы. Командовать корпусом было поручено вестному своей жестокостью генералу Крамеру. Согласно специальному разъяснению для венгерского командования, корпус генерала Крамера напрямую подчинялся только приказам фон Вейхса. О том, какими методами действовал резервный корпус, вскоре стало известно из рассказа сдавшегося в советский плен полковника штаба венгерской армии Золтана Фаркаша: «Немцы обращались с нами как с врагами. Нашим войскам было запрещено пользоваться дорогами, им не давали мест для расквартирования, а то и вообще не пускали в населенные пункты. Солдаты офицеры, поодиночке или группами, подвергались нападениям со стороны немцев. Последние срывали пистолеты с пояса венгерских хонведов, насильственно oтнимали у них лошадей и средства передвижения, не переставая ругать венгерскую нацию и ее армию. Венгерских солдат немцы сталкивали с саней. Доходили даже до того, что снимали с наших раненых повязки и забинтовывали ими своих. Командование вермахта относилось к нашим войскам как к военнопленным». В свою очередь, командующий 2-й венгерской армией генерал Г. Яни так же решил еще более ужесточить требования. С этой целью он приказал каждой комендатуре гарнизона в кратчайшие сроки сформировать отряд полевой жандармерии из «наиболее твердых людей». Этому отряд вменялось «строго следить за порядком и беспрекословным исполнением приказов». На самом же деле, отрядам жандармерии вменялись обыкновенные карательные функции. О том, как это было в реальности, рассказывала жительница Острогожска Мария Терентьевна Майданникова. Итак, «5 января 1943 года мадьяры подвели русских военнопленных  к магазину на улице Медведовского (рядом с аптекой) в Острогожске. Часть из них загнали в подвал этого дома. Вскоре я заметила, что там вспыхнул огонь. Через несколько минут донеслись отчаянные кри­ки. Я осторожно подошла к подвалу и заг­лянула внутрь. Там ярко горел костер. Два мадьяра держали над ним за плечи и ноги пленного и медленно поджаривали его на огне. Они то поднимали пленного над ог­нем, то опускали ниже, а когда он затих, мадьяры бросили его лицом вниз на кос­тер. Вдруг пленный опять задергался. Тог­да один мадьяр с размаху вонзил ему в спину штык»...

7 января в Будапеште министр оборо­ны Венгрии Вилмош Надь докладывал пра­вительству оперативную обстановку на Восточном фронте. «Румынские и италь­янские войска уже понесли большие поте­ри, - говорил он. - Боюсь, что вскоре сле­дует ожидать сильного удара также по венгерской армии». Однако пессимизм министра обороны не был воспринят. Вен­герское правительство по-прежнему на­деялось на уже мифические немецкие ре­зервы.

Агония 

Операция по окончательному разгрому 2-й венгерской армии разрабатывалась и корректировалась в оперативном отделе советского генштаба. Она была состав­ной частью массированного наступления Красной Армии на южном участке фронта. Согласно общей задаче, поставленной пе­ред командованием Воронежского фрон­та, 40-й армии генерал-лейтенанту Кирил­лу Москаленко надлежало атаковать вен­герские войска в направлении Репьевка - Алексеевка, где им следовало соединить­ся с 3-й танковой армией генерал-лейте­нанта Павла Рыбалко. Наступление долж­но было начаться 14 января 1943 года. Его план держался в строжайшем секрете. Со­ветские войска соблюдали все средства маскировки, поэтому венгерская разведка докладывала, что ничего особенного на пе­редовой не происходит. 12 января 25-я гвардейская дивизия теперь уже генерал-майора П. Шафаренко со своего плацдарма на Сторожевом на­чала проводить обычную разведку боем. Поначалу ничто не предвещало сюрпризов, но вдруг события стали разворачиваться по совершенно неожиданному сценарию. Артиллеристы и минометчики дивизии «пе­реусердствовали» с нанесением ударов в районе рощи Ореховая до такой степени, что 7-я венгерская дивизия пустилась в бегство. Батальон капитана М. Никифорцева начал преследовать убегающего про­тивника. Упускать такую возможность для атаки было грешно. Комдив П. Шафарен­ко доложил обстановку в штаб армии, там проконсультировались со штабом фронта, откуда пришло разрешение на ввод в бой главных сил первого эшелона. Наступле­ние 25-й гвардейской поддержали 141-я дивизия генерал-полковника С. Рассадникова и 340-я дивизия генерал-майора С. Мартиросяна. Им фактически с ходу уда­лось продвинуться в глубину обороны вен­гров сразу на семь километров. Столь мощная атака стала полной неожиданнос­тью для мадьярского командования. Связь между их дивизиями и полками была пре­рвана. Офицеры бросали свои подразде­ления, а оставшиеся без начальников сол­даты бежали куда глаза глядят или сдава­лись в плен. 13 января генерал Г. Яни, получивший в эти дни известие о том, что Гитлер предста­вил его к главной награде вермахта - Ры­царскому кресту, постарался остановить надвигающуюся катастрофу. Опираясь на наименее подверженные панике войска 3- го корпуса генерал-майора Л. Штома, он предпринял попытку контрнаступления в районе Довгалевки и хутора Веселый. Од­нако успеха венграм это не принесло. В те­чение трехдневного боя наступающие войс­ка 40-й армии полностью разгромили три мадьярские дивизии (7-ю, 20-ю и 12-ю) и поддерживающую их 700-ю немецкую бро­нетанковую группу. Оборона венгерской ар­мии была прорвана почти на 100 км по фронту и около 20 км в глубину. 15 января войска продолжавшего еще сражаться 3-го венгер­ского корпуса были полностью отрезаны от всех других частей 2-й армии.

Весьма любопытный случай произошел при освобождении Репьевки, которая рассматривалась сражающимися войсками как важный узел шоссейных и грунтовых до­рог. Так вот, получив приказ о наступле­нии на Репьевку, войска 25-й гвардейской дивизии, встав на лыжи, отправились в бой. Комдив генерал П. Шафаренко решил сле­довать за ними, но не по снежному полю, а по шоссе. Расположившись вместе с адъютантом и радистом в кабине трофей­ной машины «Плимут», комдив выехал в Репьевку, куда очень быстро и добрался. Однако, как оказалось, советские войска отстали где-то по пути. «В центре села мы вдруг совершенно неожиданно увидели вражеских солдат, шагавших по улице, - рассказывал позже об этом случае гене­рал П. Шафаренко. - Кое-где у хат стояли кухни, машины с орудиями. Гарнизон явно не знал обстановки на фронте и, ничего не подозревая, жил тыловой жизнью. На наш «Плимут» никто внимания не обратил. На­верное, марка машины сама за себя го­ворила: противнику она принадлежать не может. Но момент пренеприятнейший. Что делать? Каждая секунда промедления гро­зила нам смертью или пленом. Я приметил, что хорошо расчищена от снега только главная улица, и сказал во­дителю: "Поезжай вперед и развернись". Мы развернулись и на средней скорос­ти, как и полагается в населенном пункте, миновали центр села и благополучно выб­рались из него...Части мы догнали на подходе к Репьевке, которая была взята с ходу». А в это время генерал Яни все еще пытался организовать сопротивление. В ночь на 16 января он приказал своим вой­скам «держаться до последнего человека». Правда, уже на следующий день дал новое указание «отступать в направлении Буденновки». Однако вместо «организованного отступления» продолжалось паническое бегство и массовая сдача в плен. Так, на­пример, поступили 2-я маршевая рота 23- го полка 20-й пехотной дивизии в составе 180 человек во главе с прапорщиком Ко- сашем, 3-й взвод 1-й роты 14-го полка вместе с фельдфебелем Боя, 1-й взвод 7- й роты 22-го полка со своим командиром прапорщиком Лучко и целый ряд других подразделений. Перешли на сторону Крас­ной Армии два минометных взвода 47-го полка под командованием Габора Чомоша и Габора Баги. 18 января 1943 года двое военнопленных венгров, отправившись в свою часть, привели с собой 250 солдат. Под Острогожском младший сержант Хо­мяков из 340-й стрелковой дивизии Крас­ной Армии вместе с тремя солдатами сумел взять в плен 212 венгерских хонведов. Было это так. Четверо советских вои­нов залегли на небольшой высотке. Уви­дев, что из леса вышла большая группа мадьярских солдат с двумя офицерами, Хомяков дал по ним длинную пулеметную очередь, что вызвало среди противника панику. Солдаты что-то выкрикивали, раз­махивали руками и спорили. Офицер, уг­рожая рядовым, пытался навести порядок и организовать удар по нашим воинам. Он выстрелил в одного солдата и стал нано­сить рукояткой пистолета удары другим. Тогда хонведы повалили офицера на зем­лю и начали топтать его ногами, а потом застрелили. Другой офицер застрелился сам. После этого солдаты подняли руки вверх и закричали: «Рус, сдаемся!»... Как свидетельствуют документы, уже к 19 ян­варя 27 500 офицеров и солдат венгерс­кой армии были пленены и направлены во временный лагерь в Давыдовке. "Пленные доставляли нам немало хлопот, - вспоминал начальник штаба Воронежского фронта генерал Михаил Казаков, - для препровождения их в лагерь требо­вались конвоиры. А войска ведь продол­жали наступление, и в подразделениях был дорог каждый солдат. Некоторые коман­диры частей стали вооружать женщин-кол­хозниц, и те добросовестно препровожда­ли непрошеных гостей по назначению. В других случаях пленным просто выдава­лась сопроводительная записка с указани­ем лагеря, и они сами следовали туда. Доходили все до единого. Бежать было некуда. Фронт отодвигался все дальше и дальше на запад, а вокруг только засне­женная степь да лютая пурга".

Пытаясь остановить массовую панику, охватившую венгерскую армию, офицеры начали расстреливать «каждого десятого» солдата. Начальник штаба генерал Д. Ко­вач по телефону потребовал от командо­вания 3-го корпуса «устроить похлеще рез­ню!». Наконец, 24 января командующий армией генерал Яни издал приказ, кото­рый не имеет аналогов в венгерской во­енной истории. В нем поведение венгерс­кой армии сравнивалось с поведением «сброда, опустившегося до скотского со­стояния». «Пусть каждый имеет в виду, - я никого и ни под каким видом - будь то болезнь, ранение или обморожение, - не отпущу отсюда, - писал Яни. - Приказы­ваю сосредоточиться всем в районе объяв­ленного сборного пункта, где будет прове­дено переформирование, и оставаться там до выздоровления или смерти. Приказы­ваю самой твердой рукой установить по­рядок и железную дисциплину, неподчиня- ющихся расстреливать на месте. Я буду предъявлять самую высокую требователь­ность даже к обмороженным солдатам». «Следует иметь в виду, - говорилось да­лее в приказе венгерского командарма, - что на пищевое довольствие в первую оче­редь имеют право те, кто сражается на пе­редовой, а те, кто оставил свой боевой пост и отсиживается на сборном пункте, в тылу, пусть будут довольны, если получат ровно столько, чтобы не подохнуть с голоду».

Свою роль в разгроме венгров под Во­ронежем сыграли и гитлеровские «союз­ники». Вот только несколько примеров оче­редного предательства войск вермахта по отношению к мадьярским хонведам. Под селом Борщово немецкие заградительные отряды задерживали венгерских солдат из разбитых частей 9-й дивизии и гнали их на передовую. В деревне Ивановка при от­ступлении немецкая часть выгнала всех венгров на мороз и заняла избы и сараи. Когда в селе Верхнее Гурово застряли не­мецкие машины, гитлеровцы отобрали ло­шадей из венгерского обоза, бросив со­провождающих его солдат на произвол судьбы. Командир корпусной группы вер­махта генерал Г. Зиберт отводил свои ча­сти под живым прикрытием остатков вен­герских войск. Последние использовались и на других участках фронта в качестве арьергарда при отступлении германских войск. В частности, остатки 1-й венгерс­кой танковой дивизии по приказу Крамера прикрывали отход его корпуса. То же са­мое попыталось сделать командование разбитой 8-й итальянской армии. «Немцы оттесняли венгров с хороших дорог, - писал впоследствии генерал Ф. Сомбатхейи, - не давали им места для расквартирования или вообще не впуска­ли в населенные пункты. Средства пере­движения, коней, теплые одеяла отнима­ли... Сбрасывали раненых венгров с авто­машин». Жестокость порождает жестокость. Обреченные на смерть хонведы в очеред­ной раз решили спастись за счет воронеж­ского крестьянства. К примеру, в колхозе имени Кирова Буденновского района от­ступающие мадьяры заставляли стариков везти на себе сани, на которые были по­гружены их вещи и оружие, а некоторых они впрягли в повозки, в которые уселись офицеры. Большинство колхозников не в силах было тащить тяжело нагруженные сани. Они падали от усталости. За это их расстреливали. Так погибли 60-летний Гри­горий Моисеевич Пупынин, 62-летний Петр Андреевич Ногайцев и другие.

28 января в районе Касторного был / полностью разгромлен последний, 3-й кор-: пус венгерской армии. Его командир генерал-майор Штом вместе с другими венгерскими генералами и офицерами сдадутся в плен. Через день после этого из штаба венгерской армии поступил приказ веет оставшимся солдатам армии «мелкими группами пробираться на запад». Это был последний приказ штаба. 2-я армия пере­стала существовать.

Закономерные итоги

Будапешт был в трауре. С плохо скрыва­емой горечью М. Хорти написал Гитлеру: «Венгрия под Воронежем потеряла 80 тысяч солдат и офицеров убитыми и 63 тысячи ранеными". 2 марта 1943 года на заседании правительства министр обороны Вилмош Надь доложил, что 75% вооружения бывшей 2-й армии стоимостью 367 млн пенге уничтоже­но в ходе зимнего наступления Красной Армии. «Русские дивизии, - говорил Надь, - состояли из солдат 18-22-летнего возраста, в то время как мы, к сожалению, вынужде­ны были призвать людей старших возрас­тов. Войска испытывали нужду в масле, жи­рах. Русские имели винтовки и большое ко­личество автоматов. Кроме того, они распо­лагали множеством минометов. В наших же войсках, к сожалению, один пулемет прихо­дился на полкилометра фронта. Венгерское военное командование в настоящее время высказывается за то, чтобы больше не посылать на фронт ни соддат, ни снаряжения». Однако венгерским войскам еще дваж­ды доведется участвовать в сражениях на Восточном фронте и пережить еще два разгрома. Но такого масштабного пора­жения, как под Воронежем мадьяры боль­ше никогда не испытают. Миклош Хорти окончательно порвет с Гитлером в 1944 году. Немцы посадят его под домашний арест, отстранят от власти и поставят во главе страны лидера венгерских фашис­тов Ф. Салаши.

После окончательного разгрома третье­го рейха по приговору народного суда Вен­грии за военные преступления будут пове­шены многие генералы. Среди них окажут­ся и бывший командующий 2-й армией Гу­став Яни, и бывший начальник генштаба Ференц Сомбатхейи. А еще в августе 1943 года главный вен­герский коммунист-эмигрант М. Ракоши, докладывая секретарю исполкома Комин­терна Д. Мануильскому об отношениях к Хорти и его политике венгерских офицеров, сдавшихся в плен под Воронежем, напишет, что «подавляющее большинство офицеров- военнопленных, а кадровые офицеры все без исключения» считают регента политиком, пытающимся вывести страну из войны. «По их словам, Хорти является противником нем­цев, - будет сообщать Ракоши. - Они убрали его сына, и сам Хорти лишь под германс­ким давлением вступил в войну, а сейчас пытается выйти из нее. Впрочем, такое мне­ние распространено не только в офицерс­кой среде, но и среди солдат. По имеющим­ся сведениям, поступающим от попавших в плен коммунистов, такое мнение можно ус­лышать на каждом шагу по всей стране. Эти взгляды подтверждаются фактами. Хорти, в частности, предоставил Гитлеру гораздо меньше солдат, чем Антонеску; он в мень­шей степени жертвует экономической и внутриполитической независимостью стра­ны, чем румыны, хотя Венгрия в отличие от Румынии непосредственно граничит с Германией. Мы также считаем возможным, что венгерские правящие классы во главе с Хорти действительно порвут с Гитлером и в какой-то форме смогут выступить про­тив него с тем, чтобы перейти на сторону союзников». Сам М. Ракоши сделает головокружи­тельную карьеру и после инициированных им судебных процессов над другими лиде­рами компартии станет генеральным сек­ретарем и возглавит страну. Этому успе­ху, кстати, в немалой степени будут спо­собствовать и бывшие венгерские фашис­ты, которые после разгрома нацизма ста­нут правоверными приверженцами комму­нистической идеологии... Впрочем, это уже совершенно другая история, имеющая к боям на воронежской земле весьма отдаленное отношение.

При подготовке статьи использова­ны сведения архивов Министерства обороны РФ, Центра документации но­вейшей истории Воронежской облас­ти и военного представительства по­сольства Венгрии в России.