Межевитин В. Подвижник, в памяти живущий / В. Межевитин // Мысли. - 2023. - № 2. - С. 32-33.

Дата публикации: 22 марта 2023.

Как-то на одном из центральных каналов телевидения горячо спорили об интеллененции, ее роли и значении в современной жизни, истории станы, взлетах и падениях этой самой истории. Спорили долго, готегорично и неинтеллегентно; запутались в определениях и оценках, перессорились и разбежались, ни о чем не договорившись.

Я же вспоминал некоторых своих учи­телей (людей разных профессий), бескорыстных и совестливых, чест­ных и простодушных, оставивших в душе след - ясный и незабываемый. Одним из таких наставников и товарищей был для меня Сталь Никанорович Пензин - воро­нежский педагог и просветитель, предпо­читающий дело разговорам о бесконечных трудностях интеллигентской судьбы и «мис­сионерства».

Мы познакомились с ним в 1982 или 1983 году в институте искусств, когда Сталь Пен­зин пришёл к нам на курс, где должен был вести марксистско-ленинскую эстетику - так официально назывался его предмет. Но учебные рамки эстетических постулатов для Сталя Никаноровича оказались тесны. Его стихией было кино. Он жил в этой стихии страстно и самозабвенно. И находил смысл общения с аудиторией в том, чтобы своей страстью и любовью поделиться откровен­но и радостно. Он делился с нами более чем щедро. Приносил взволновавшие его книги, статьи, фотографии и фильмы, которые ухи­трялся показывать при каждом удобном слу­чае. На переменах и после занятий студен­там, разделяющим с ним интерес к кино, он демонстрировал новые и старые ленты, став­шие шедеврами отечественного и зарубеж­ного кинематографа. Показывал дебюты-ми­ниатюры, полнометражные художественные и документальные картины, мультипликаци­онные фильмы, которые, по его мнению, за­служивали особого внимания, обсуждения и серьёзных оценок.

Он увлёк несколько человек с театрально­го факультета (и других факультетов тоже) киноклубными показами, на которые мы стремились несколько лет. Эти вечера в «Пролетарии», Доме актёра и других залах были памятны не только редкостными кар­тинами, но и, конечно же, размышлениями самого Сталя Никаноровича - неожиданны­ми и проникновенными, а также встречами с гостями - искусствоведами и создателями некоторых лент, приглашёнными Пензиным в Воронеж.

Сталь Пензин поражал нас своим рыцар­ским отношением к делу и людям, к про­светительскому служению, которому был предан всей душой. Его таланту и неистощи­мой энергии приходилось только изумлять­ся. Наш учитель всегда был бескорыстен и самоотвержен, чужд какого бы то ни было самодовольства и выпячивания. Никогда не юлил перед начальством, не заигрывал с ним. Не участвовал ни в каких интригах. Он был открыт и благороден. К нему не прилипало никакой пошлости и гнусности. Как человек необыкновенный, он спешил поделиться восторгом от чужого таланта с любым неравнодушным и любопытствую­щим собеседником, студентом, другом, слу­чайным зрителем. Таким он оставался до последних своих дней...

Надо признать, советское кино (и лучшее мировое) 50-80-х годов давало немало по­водов для восторгов и подвижничества. Де­сятки, если не сотни, фильмов российских и республиканских студий в то время удоста­ивались самых престижных международных призов. Гуманистическое содержание кар­тин было обращено к вечным вопросам по­иска и смысла человеческих устремлений, вечной борьбы добра и зла и вечного сопро­тивления человека, выставленного на «экзи­стенциальный холод» жизненных трагедий, комедий и драм.

Сталь Никанорович посвятил всю свою жизнь педагогике и кино, веря в то, что ис­кусство может и должно совершенствовать человека. Девизом его более чем сорока­летнего просветительства вполне могла бы стать метафора Рея Брэдбери, определя­ющая великую задачу искусства: «Возьми меня за руку и переведи через эту ночь». В случае кино, она звучала необычайно точно и актуально. 

Феномен кинематографа заключался в том, что он удивительным образом объединял в себе литературу и театр, музыку, живопись, фотографию, творческие достижения цело­го коллектива авторов, участвующих в соз­дании фильма, и, конечно же, возможность общения с огромной зрительской аудитори­ей. Широкое развитие кинопроката, на ко­торое государство выделяло колоссальные средства, сделало возможным смотреть фильмы в самых удалённых уголках стра­ны, в залах, где люди вместе переживали эмоции, воплощённые экраном. Это еди­нение, позитивная энергия которого была уникальна и притягательна, имело какую-то сакральную, магическую силу и смысл. Роль проводника кино, подобного Сталю Пензину, оказалась сродни миссии волшебни­ка, дарящего и испытывающего счастье от радости и восхищения зрителей, ставших соучастниками того или иного явления ис­кусства в годы, когда телевидение только начинало свой путь.

В череде наших с ним встреч мне особенно запомнился один из зимних дней, когда на курсе мы репетировали чеховского «Дядю Ваню». Во время разбора сцены диалога Астрова и Сони в дверях вдруг появился Сталь Никанорович и попросил меня выйти к нему. Он стоял в распахнутой одежде, на которой таяли снежинки, - загадочный и воодушевленный. 

«Вы там о докторе Астрове спорите, а я вам чеховскую подсказку при­нёс, - сказал он, протянув свёрнутый лист бумаги, на котором, как я потом узнал, было напечатано письмо Антона Павловича к сво­ему приятелю, врачу Ивану Орлову. - Здесь - комментарий к вашей постановке, очень существенный и, наверное, выстраданный. Прочтите, мне кажется, это важно». Сталь улыбнулся своей незабываемой улыбкой и исчез, спускаясь по лестнице к выходу. Уча­стие его меня чрезвычайно тронуло и прио­бодрило. Вот так же несколькими месяцами ранее он предложил писать работу о выда­ющемся режиссёре и педагоге Сергее Ге­расимове, притащив мне целую кипу книг и каких-то заметок. Тогда впервые я и попро­бовал написать о том, что зацепило меня в герасимовской биографии, - нечто похо­жее на сценарий документального фильма. Вместе со Сталем Никаноровичем мы по­лучили за эту работу диплом всесоюзного конкурса. Теперь мой неутомимый настав­ник помогал приобщиться к многогранному чеховскому миру - сложных переживаний, сомнений, мучительных размышлений о жизни и смерти, парадоксах человеческой природы.

С письмом к доктору Орлову, датирован­ным 22 февраля 1899 года, я стоял у окна, за которым валил хлопьями снег. Одинокая фигура Сталя Пензина летящей походкой удалялась в наступающих сумерках. Помню, как, развернув бумагу, я прочитал чехов­ские строки: «Я не верю в нашу интеллиген­цию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую; не верю, даже когда она страдает и жалуется, ибо её при­теснители выходят из её же недр. Я верую в отдельных людей. Я вижу спасение в от­дельных личностях, разбросанных по всей России там и сям - интеллигенты они или мужики, - в них сила, хотя их мало...». Слова эти Антона Павловича перекликались с мо­нологами героя пьесы - доктора Астрова, очень похожего на самого Чехова. Только теперь произнесены они были не литера­турным персонажем, а самим автором. Гля­дя в почерневшее пустое окно, я подумал о том, что Сталь Никанорович (вместе с немногими другими «отдельными людьми») и является одним из тех самых Подвижни­ков, о которых с надеждой говорил великий писатель. Говорил с уважением, любовью и благодарностью.

...Через какое-то время мы показывали зри­телям «Дядю Ваню». На сцене звучали тихая щемящая гитара и откровения отчаявшихся чеховских героев, измученных неизбывны­ми бедами российской жизни. Особо вол­нующими были слова Михаила Львовича Астрова: «Мужики однообразны очень, не­развиты, грязно живут, а с интеллигенцией трудно ладить. Она утомляет. Все они, наши добрые знакомые, мелко мыслят, мелко чув­ствуют и не видят дальше своего носа - про­сто-напросто глупы. А те, которые поумнее и покрупнее, истеричны, заедены анализом, рефлексом... Эти ноют, ненавистничают, бо­лезненно клевещут, подходят к человеку боком, смотрят на него искоса и решают: «О, это психопат!», или: «Это фразёр!» А ког­да не знают, какой ярлык прилепить к мое­му лбу, то говорят: «Это странный человек, странный!» Я люблю лес - это странно; я не ем мясо - это тоже странно. Непосредствен­ного, чистого, свободного отношения к при­роде и к людям уже нет... Нет и нет!». Там же, в монологе доктора Астрова, слышалось и такое: «Когда идёшь тёмною ночью по лесу, и если в это время вдали светит огонёк, то не замечаешь ни утомления, ни потёмок, ни колючих веток, которые бьют тебя по лицу...»

В зале сидел задумчивый и сосредоточен­ный Сталь Пензин, у которого, к счастью, был свой, согревающий многих, немеркну­щий огонёк. Он знал об этом и шёл к нему на­стойчиво и вдохновенно, несмотря ни на что. У каждого из нас есть свои острова памяти - события или люди, повлиявшие на нашу жизнь, сделавшие её разумнее, значитель­нее, объёмнее. Одним из таких островов для меня и моих друзей остаётся Сталь Ни­канорович Пензин... Остаётся и останется навсегда. !