Бренер О. Казус Вержбловского / О. Бренер // Берег. - 2024. - № 16. - С. 69.

Дата публикации: 01 марта 2024.

Судьба главного инфекциониста Во­ронежской губер­нии начала XX века Владимира Вержбловского стала олицетво­рением не только трагедии воронежцев в оккупирован­ном городе, ио и самой их уникальности в масштабах страны и мира.

В Первую мировую и Граж­данскую войны он спасал Во­ронеж от нашествия эпиде­мий, а в 1942 году расстрелян здесь оккупантами. Его дочь Елена прошла сталинские ла­геря, и в 1960-х годах в Мо­скве стала духовной дочерью и бессменной помощницей Александра Меня.Все подробности жизни этой воронежской семьи стали от­крываться толь­ко сейчас, по мере рассекречивания архивов и благода­ря работе воронеж­ского историка доцента ВГМУ Виктора БАХТИНА. Корреспондент «Берега» пого­ворил с ним о том, как судьба доктора Вержбловского сфо­кусировала еще одну грань в многомерной истории нашего города и страны.

ВРАЧ НА ВСЕ ВРЕМЕНА

- Виктор Викторолвич, один из семинаров для школьников, а также для студентов-медиков вы посвятили личности Влади­мира Вержбловского. В чем ее ценность для будущего врача?

- Этот человек оставался верен профессии, несмотря на самые тяжелые потрясе­ния в истории страны. До ре­волюции он окончил Дерптский университет, проходил стажировку в лучших клини­ках Германии и Швейцарии, был вхож в медицинский ис­теблишмент Европы, в со­вершенстве знал немецкий язык. А вернувшись в Россию, в 1917 году занял обществен­ный пост председателя союза врачей Воронежской губер­нии, в 20-х годах стал ответ­ственным секретарем губерн­ской санитарной ЧК. Занимал­ся инфекционными болезня­ми, заведовал Центральной рабочей амбулаторией и ка­федрой инфекционных бо­лезней в мединституте, зани­мал пост первого ответствен­ного секретаря областной врачебной комиссии. И также руководил научным кружком врачей губернии,редактиро­вал журнал губздравотдела «Медицинские беседы». Даже баллотировался в горсовет. Во время оккупации в 1942 году продолжал лечить во­ронежцев и был расстрелян следом за доктором Ребеккой Мухиной. Но в отличие от Ре­бекки, его имя воронежцам пока не известно.

ОККУПАЦИЯ: КОЛЛИЗИИ И ИЛЛЮЗИИ

- Почему он остался в ок­купированном городе, не эвакуировался вместе с чи­новниками горздрава?

- Вероятно, не успел - по со­стоянию здоровья. В архивах есть показания, что Владимир Вержбловский во время ок­купации находился на изле­чении в госпитале у Ребекки Мухиной. А затем сам начал ей помогать, подключился к лечебному процессу, спасал оставшихся в городе жителей. И также, в совершенстве вла­дея немецким, стал перевод­чиком между воронежскими врачами и оккупационными властями. Но у нас пока огра­ничен перечень источников, и вопросов остается много. Когда Ребекку Мухину как ев­рейку расстреляли во дворе госпиталя (нынешняя школа №12 - прим, авт.), другие вра­чи попытались спасти старо­
го Вержбловского - перевести через дорогу и спрятать в До­ме инвалидов (нынешний жи­лой дом №86 по ул.20-летия Октября - прим. авт.). Но на углу их повстречала зондер­команда Радецкого. Как те­перь стало известно из архив­ных документов, еврей Верж­бловский был убит оккупанта­ми при переходе дороги.

- Что для вас как истори­ка оказалось наиболее цен­ным в этих рассекреченных документах?

- Нравственные коллизии, которые в экстремальных ситуациях всегда становят­ся особо ощутимыми. С одной стороны, де-юре Вержблов­ский сотрудничал с оккупан­тами, раз выступал перевод­чиком - посредником между ними и воронежскими кол­легами. С другой стороны, он вместе с другими врача­ми оставался верен профессиональному долгу и клятве Гиппократа. И еще не стоит забывать, что до революции он много лет прожил в Германии, общался с самой уважаемой в немецкой медицине профессурой. Я думаю, он просто оказался в плену иллюзий, как и многие другие дореволюционные и советские интеллигенты, кто знал Германию и немцев лично, не понаслышке. Наверняка доктор Вержбловский продолжал верить в культуру, образованность и гумани-стические ценности немцев. К тому же его, советского профессора, коллеги в Германии хорошо знали. И еще важный нюанс - Вержбловский себя к иудеям не поичислял, он не соблюдал религиозные еврей­ские традиции. Его дочь Елена писала в воспоминаниях, что в семье никогда не было раз­говоров про религию, и даже когда она сама стала прояв­лять настойчивый интерес, родители с нею поговорили очень серьезно. В общем, в от­ношении немцев Владимир Михайлович питал особые личные иллюзии - а когда в городе проявилась вся безжа­лостная реальность 1942-го, весь принесенный оккупанта­ми ужас, то уже было поздно. Расстрелянному профессору было 72 года.

ДЖОЙС, МЕНЬ И СИЛА ДУХА

- Кстати, его дети прошли сталинские лагеря. Сын Дми­трий был активным троцки­стом и осужден за это четыре раза. Дочь Елену арестовали в Москве следом за мужем - переводчиком английской ли­тературы. Он первым в Совет­ской России начал переводить Джеймса Джойса, Арестовали - за «участие в фашистской ор­ганизации», но Елена до конца своих дней была убеждена, что арестовали их «из-за Джойса». Сама она оказалась в русском православном мире для многих настоящей путеводной звездой - светила долго, тихо все по­слевоенное и даже послепере- строечное время вплоть до ис­хода XX века. Уже после лагеря, за неделю до Великой Оте­чественной войны, Елена покрестилась в православие. Бы­ли в ее судьбе и подпольные священники, и катакомбная церковь в Загорске, и тайный постриг - как клятва верно­сти погибшему в лагерях му­жу и Христу. Затем была семья Александра Меня, спасение уникальной рукописи перево­да «Улисса» Джойса, помощь отцу Александру в его трудах над «Сыном человеческим». Елена - тогда уже монахиня Досифея - стала его бессмен­ной машинисткой. В советские годы она печатала те книги самиздата, которые Мень раз­давал своим прихожанам. О ней в России сняли художе­ственный фильм, но на боль­шой экпан он так и не попал.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

- Для вас как ученого исто­рия профессора Вержблов­ского еще не завершена?

- Нет. Планирую писать мо­нографию, потому что по ме­ре изучения его документов стали открываться все новые пласты истории нашего го­рода. Например - история во­ронежских госпиталей пери­ода Первой мировой и Граж­данской войн, которая пока не изучена. Также все боль­ше вопросов по судьбе воро­нежских больниц и их паци­ентов во время оккупации го­рода - что стало с городской психиатрической клиникой? Остается неизвестной судь­ба пациентов онкологической клиники и других лечебных учреждений. Еще одна загад­ка - пациенты Дома инвали­дов-хроников им.К.Маркса (их имена нам известны), которых весной 1942 года эвакуирова­ли в наш город из блокадного Ленинграда. Ведь их, вероят­но, также не смогли эвакуи­ровать, и они стали жертвами Песчаного лога. Весь этот еще не поднятый пласт конкрет­ных судеб воронежцев пред­ставляет особый интерес. Именно личности, само олице­творение нашей истории мне особенно дорого.