Нацентов В. Давайте жить дружно / Н. Нацентов // Мысли. - 2024. - С. 30.

Однажды я дал себе слово, что больше не буду лгать. И теперь мучаюсь. Постепенно, конечно, становлюсь мягче (не хочется ду­мать, что безразличнее), и эту свою правду стараюсь говорить деликатнее или, если не спрашивают, не говорить вовсе (тоже нужно уметь). Но некоторые важные вещи для себя и для своих близких проговаривать нужно, под­держивая необходимый интеллектуально­нравственный диалог: я всё-таки склонен считать людей, читающих эти слова, близки­ми, вполне отдавая себе отчёт в возможной, а часто, нужно сказать, и неизбежной нена­висти, ставшей в последнее время едва ли не признаком хорошего тона. Пусть так. Но мне хочется верить, что моё маленькое до­брое, откровенное слово (или истовое дви­жение к нему) способно сделать окружаю­щих чуть светлее.

Иногда кажется, что я не верю в наше общее будущее. Но именно в такие минуты ясно проступает вера (по чеховскому завету) в отдельных людей, которые рано или поздно этим самым будущим станут. Мы во многом сомневаемся сегодня. Но никто не сомне­вается в величии нашей культуры, русского языка. И хотя нельзя, как мы помним, верить, что­бы такой язык не был дан великому наро­ду, уверенности в обратном тоже остаётся не так много. Потому, наверное, что того «тургеневского» народа давно нет - слиш­ком многих лучших уничтожила советская власть (от прямой физической расправы до вынужденной эмиграции - сейчас об этом снова и снова нужно напоминать: у нас тоже короткая историческая память!), оставшихся добивала война, Великая Отечественная. Невозможно представить, в какой стране мы бы сейчас могли жить! Впрочем, история не терпит сослагательного наклонения, но тоже, как и будущее, нуждается в пророче­стве (по-русски об этом, повторяя Шлегеля, говорил Бибихин).

Историк - пророк, обращённый в прошлое. А поэт? Со змеиным-то жалом и пылающим сердцем!

Недавно я понял, что говорить нужно только о любви. О любви разной - близкой к вос­хищению или даже к жалости или милосер­дию, смотрящему уже в сторону раскаяния. И море, и Гомер - всё движется любовью. Что уж взять с нас, грешных? Только она, любовь, которая движет солнце и другие светила. Это вполне понятно нам, но то, что и мы сами должны быть сотканы из любви, мы забываем, а тем, кто робко, почти стыдливо пытается напомнить эту прописную истину, стараемся как можно быстрее заткнуть рот. Терпеть не могу назидательность, но всё равно скажу: сначала нужно избавиться от злости внутри себя и только потом, с чистым сердцем, говорить. Нет, не подумайте, я и сейчас лишь мечтаю об этом, но радуюсь уже одной мечте, этому движению, первому шагу на пути к нежности и умилению (вот то самое забытое слово!). Смирение, равное доверию. Всех радостей Радость, как назвал препо­добный Серафим Саровский икону Пресвя­той Богородицы «Умиление». Подражая не­плодной смоковнице, я, окаянный, совсем не приношу плода смирения и боюсь усекнове­ния, но, взирая на чудотворную икону Твою Умиление, Владычица!.. Всё это можно гово­рить на коленях - хотя бы от красоты этих слов, светящихся изнутри, парящих, зовущих и сопровождающих...

Мы сами - главные свои враги. Особенно сейчас. И сложно, так сложно верить в нас нынешних, но я не могу не верить в нас за­втрашних или послезавтрашних, других, рав­ных любви. Откуда вдруг появилась злость, глупая непримиримость? Неужели мы достой­ны этого? Ребята, давайте жить дружно! Мы просто обязаны взяться за руки. Ради самих же себя. Чтоб не пропасть поодиночке. Неужели вы не любите русскую литературу так, как люблю её я? Неужели вы не считаете, что мы делаем с вами одно общее дело, что мы, вне зависимости от политических и эсте­тических позиций, находимся по одну сторо­ну баррикад? Неужели Пастернак и Шолохов или Аксёнов и Распутин не могут и не должны быть одинаково важны для нашей страны? У нас с вами одна жизнь, такая короткая и бес­ценная, одна родина и одна общая великая русская литература, которая равна и родине, и жизни, и настоящей любви!