Польская Ю. Несказочное детство / Ю. Польская // Воронежский курьер. - 2005. - 22 августа. - С. 4.
Наше поколение так и называют - «дети войны». Когда началась Великая Отечественная, я училась в третьем классе. Наша семья была такой: мама, старшая сестра Нина и я. А папа умер в январе 1941 года. Мы жили в Панино, на центральной улице с помпезным названием «Красная площадь».
Я хорошо помню тот далекий летний день 22 июня 1941 года. Утро было обычным. Я вышла во двор и увидела, что соседская девочка Вера читает новую книгу «Волшебник Изумрудного города». Я очень любила читать книги, особенно волшебные сказки.
-Где ты купила книгу?
-Там, - ответила Вера и махнула рукой в сторону магазинов центра.
Мы с сестрой обошли все магазины, но этой книги нигде не было в продаже. Между тем мы заметили, что на «Красной площади» под уличным репродуктором собралась большая толпа. Мы подошли к ней. Ока-залось, по радио выступал член правительства В.М. Молотов. Говорил о том, что фашистская Германия, нарушив договор о мире, вероломно вторглась в пределы нашей родины. И вдруг я увидела в руках незнакомой девочки «Волшебника Изумрудного города».
-Нина, смотри! Спроси, где она купила. Но сестра очень строго посмотрела на меня:
-Теперь не до этого.
-Почему? - удивилась я.
-Неужели ты не понимаешь? Война началась!
И тогда я впервые подумала: во время войны всем будет не до сказок и не до игрушек...
Моя мама, Елизавета Федоровна Польская, работала учителем химии и биологии в старших классах. В тот год она выпускала десятый класс. Мальчики и девочки с волнением готовились к выпускному вечеру. Девочки шили себе белые нарядные платья, а мальчики впервые надевали взрослые костюмы с галстуками. Но война круто все изменила. В школе отключили электричество, керосиновая лампа слабо освещала классное помещение. Мама вручала аттестаты об окончании школы, говорила добрые напутствия на жизнь. А ребята сидели такие красивые и нарядные,но очень серьезные и грустные. На следующий день почти весь класс был в военкомате. Одних вызвали повесткой, а другие пришли добровольцами, среди них были и девочки. Воевать с немцами ушли ученики из маминого класса: Борис Баховкин, Николай Бевз, Виктор Зуев, Дмитрий Кириченко, Павел Коляда, Иван Палюра, Михаил Слепов, Ирина Новикова и многие другие. Ушли на фронт и педагоги: директор школы С.И. Лукинский, учитель литературы М.Г. Пресняков, учитель истории А.И. Шитов, преподаватель математики Д.С. Копониченко, директор семилетней школы, что стояла за рекой, - Б.Ф. Сафонов... Бывшие ученики часто писали маме письма с фронта. А она внимательно читала эти военные письма-«треугольнички». В одном из них ученик писал: «Недавно был на соседнем аэро- дроме. Там стояло много самолетов с блестящими крыльями. Подошел к самолету, дотронулся до крыла - что-то странное. Ковырнул ногтем - обыкновенная фольга, наклеенная на фанеру или картон. Я с горечью подумал: «Летчики у нас отважные, а самолеты бумажные». Приходили с фронта похоронки. Погиб секретарь комсомольской организации, гордость школы Борис Баховкин. Мать Бориса, старенькая одинокая женщина, пришла к моей маме. Они долго беседовали и плакали вместе. Мать Бориса все хвалила его: серьезный и послушный, никогда не грубил ей, все по дому делал и козу даже доил, только просил, что- бы об этом она нигде не говорила , а то засмеют его ребята... Когда стало темнеть, она тихо ушла, медленно и тяжело переступая, слабая и безутешная, неся громадное горе...
Мы жили в тылу. Из магазинов быстро исчезли все продукты: соль, мука, крупы, сахар, конфеты и прочее, а также мыло и спички. Предприимчивые люди успели сделать запасы. Новые товары в продажу, как раньше, не поступали. Нам выдавали талоны на хлеб. В самые трудные периоды войны работающим выдавали по 300 граммов, а иждивенцам по 100 граммов. Хлеб отпускали всем в одном магазине. Мы выстаивали длинные очереди. Я бережно брала кусок хлеба и, прижимая его к себе, осторожно несла домой. Очень хотелось откусить хотя бы один маленький кусочек, а потом долго-долго жевать его, пока не станет сладко во рту. Но ни разу я не позволила себе этого. Рядом с домом у нас был ближний огород. Мы выращивали там помидоры, огурцы, капусту, морковь, подсолнухи, редис, укроп, петрушку. А на дальнем огороде - картошку, тыкву, фасоль. Это и было наше питание. Картошку ели по три раза в день. Соли отпускали нам мало, а иногда совсем не давали. Вот запись из моего дневника 29 июня 1943 года: «Сегодня мы получили паек. Черный и мокрый кусок мыла и спички, а соли нам не хватило». Ежедневная картошка без соли вызывала тошноту. Кто-то догадался вместо соли использовать удобрение - селитру. И стали мы солить пищу селитрой, но она - селитра - обжигала желудок и кишечник, болел живот. Вместо мыла использовали золу от сгорания дров. Золу клали в воду, она чуть пенилась и отбеливала белье. И вот в таком растворе кипятили наволочки, про-стыни, полотенца. И со спичками было трудно. Некоторые старики добывали огонь древним способом: терли камень о камень, выбивали искры. Мы часто брали огонь от соседей. Мама смотрела на трубы и говорила: «У Марии Васильевны дымит труба, ну-ка принесите огонька». Сестра сворачивала жгутом страницы старой книги и зажигала его в плите соседей. Но если был ветер или соседи попадались дальние, то огонь по дороге угасал, и все приходилось начинать заново. В наш быт вместо керосиновых ламп прочно вошли коптилки. Делали коптилку так: брали небольшой пузырек из-под лекарства, наливали в него керосин, на горлышко надевали самодельную железную крышечку с отверстием посредине и через него протягивали фитиль из ситцевой ткани. Фитилек горел крошечным пламенем. Коптилка сжигала мало керосина, плохо только, что она здорово коптила, оправдывая свое название. В военные годы почти никогда не было в продаже одежды и обуви. А если что-то поступало в магазин, то разрешение на покупку давали сверху. Кажется, это был райком партии, где выдавали талон на право покупки. Но это было очень редко. Одежду мы донашивали до дыр, постоянно чинили, перешивали. Помню, мама отрезала с нижней части своего зимнего пальто котиковую «опушку», так как мех очень потерся. Я два дня возилась с этим мехом и сшила неглубокую меховую шапочку. Всем она нравилась, все удивлялись. Мне тогда было лет 12 - 13.
Школу зимой не топили. А зимы были очень морозные, и температура в классе падала ниже нуля. Класс- ная доска покрывалась инеем. Мы сидели за партами в пальто, в ва-ленках, в шапках или платках, в варежках. Во время разговора изо рта шел густой пар. Чернила в стеклянных чернильницах-невыливашках замерзали. Чтобы что-то записать в тетрадь, мы брали голой теплой рукой чернильницу и отогревали чернила своим дыханием. А чернила делали сами, отваривая очень черные подсолнечные семечки. Тетради распределяли через школу, они поступали редко, их листы были плохими - имели светло-коричневый цвет. Мы сшивали листы из старых тетрадей, а если и их не было - писали между строк печатного текста. Конечно, ни столовой, ни буфета в школе не было. В конце войны в школу поступили новые учебники. Один учебник приходился на 5-6 человек. Помню, на последний урок - физики - пришел наш учитель, Денис Григорьевич Петренко, с тремя новыми учебниками на весь класс. Получалось на каждый ряд по учебнику. Два учебника распределили быстро, дали их тем ребятам,что жили в центре,чтобы со всех сторон легко было ходить за учебником остальным ученикам. Остался наш, третий, ряд. Мы все вскакивали с места и кричали: «Дайте мне, дайте мне!». Только девочка Люба с последней парты сидела грустная и молчала. Денис Григорьевич спросил: «Почему Люба не кричит?». А та только голову опустила ниже, и слезы потекли по ее лицу. «У нее мамка похоронку получила на отца!» - громко крикнул сосед. И тогда учитель физики прошел через весь класс и положил перед Любой новенький учебник физики. И все замолчали : поняли, что это справедливо. Все были довольны, что хоть чуть-чуть мы помогли Любе. Перед новогодними праздниками в школе начинали топить: вначале по всем классам шел едкий синий дым, потом дымоход пробивало и наступало блаженное тепло. Во второй половине дня мы приходили на новогодний праздник. И снимали пальто. И тело было такое легкое в платье. Мы бегали, смеялись, танцевали вокруг нарядной елки. Нам даже подарки давали - по два пряника и несколько штук карамели. Это был самый приятный праздник! Дома мы тоже украшали небольшую елочку. Часть елочных игрушек сохранилась с довоенного времени, а еще мы сами делали игрушки. Особенно модны были цепи из цветной бумаги, чудом оставшейся у нас. А однажды нам за неимением елочки пришлось использовать маленькую вишенку, стоявшую в нашем саду. К нам приходили люди и говорили: «Какая оригинальная у вас елочка!». Накануне Нового года и первого января мама не экономила топливо, в квартире было тепло и уютно. А в обычные зимние дни в сильные морозы было так холодно, что мы ложились в ледяную постель не только в платье, а даже в пальто и валенках и снимали их только тогда, когда согревали постель.
Конечно, трудно было жить. Но нам был знаком лозунг, с которым жила страна, - «Всё для фронта, всё для победы!». Безропотно терпели все трудности, не ныли, не жаловались никогда, не критиковали правительство и армию. Находясь в тылу, мы были тоже детьми войны. В четвертом классе в связи с приближением линии фронта нам дали задание: вырыть окопы. Они должны были быть глубокие, длинные и извилистые. Тяжело было разбивать глиняные пласты, на лопате поднимать тяжелую глину, отбрасывать ее. Но мы упорно работали и выполнили задание. Мы помогали колхозу. Как тяжело было полоть свеклу! У нее листья еще маленькие, только из земли вылезли, а сорняки - по пояс. Болела спина. Зимой нас не раз просили надергать из замерзшего стога сена для коров. Мы снимали варежки, чтобы не стереть их, и долго дергали сено голыми руками. А в стоге - льдинки, как бусинки на нитках. Руки леденели от холода, цепенели. Позже у меня заныли кисти рук и опухли пальцы. Оказалось, что от переохлаждения развился ревматизм. Я долго не могла его вылечить и страдала от сильной ноющей боли. И писать стало трудно. Через годы все прошло от горячего песка, прогретого раскаленным солнцем... Еще мы помогали собирать хлеб - точнее, это мероприятие называлось «собирать колоски». Нам на шею вешали небольшие мешочки на длинной веревочке. И ставили нас в один ряд на поле.
В помещениях начальных классов нашей школы был госпиталь. Там лежало много раненых солдат и офицеров. Среди них были молодые ребята, сошедшие с ума от ужасов войны. Помню, был один такой юноша, он часто уходил из госпиталя и бродил по селу. Никто его не мог вернуть в госпиталь, кроме одной девочки из девятого класса. Ее звали Ира. Она ласково брала его за руки и уговаривала: «Пойдем, ну пойдем, миленький, тебя там врач ждет, он тебя вылечит, и все будет хорошо». И он возвращался в госпиталь. И действительно, совершенно вылечился благодаря мастерству медперсонала и доброй девочке Ире. Мы читали раненым письма их родных, писали ответы, кормили тяжелобольных с ложечки. Выступали перед ними со стихами, с танцами и песнями. Иногда раненые угощали нас хлебом или маленьким кусочком сахара. Я никогда не ела гостинец сама, а несла его домой, где все делили поровну. В войну было принято писать письма не только родным и друзьям, но и совсем незнакомым воинам. Письма начинались со слов: «Здравствуй, незнакомый солдат!». На фронте эти письма отдавали тем, кому никто из род- ственников не писал. А еще собирали и отправляли на фронт посылки. В них клали вязаные носки, варежки, кисеты. Кисеты - маленькие мешочки, чаще украшенные вышивкой, в них солдаты держали махорку для курева. С кисетами мы, дети, особенно старались. Радио в военные годы говорило только утром и вечером. Единственной детской передачей была «Пионерская зорька». Мы ее очень любили и внимательно слушали.
В 1942 году немцы захватили правобережья Воронежа. Сидя на уроках, мы иногда слышали громкие раскаты орудий. И тогда смолкали даже самые озорные мальчишки. В классе становилось тихо-тихо. Все задумывались о жизни и смерти. Немцы бомбили Панино три раза. Однажды ночью раздался страшный грохот. Сильно задрожали стены и зазвенели стекла окон. Мама схватила нас за руки, и мы быстро выбежали из дома, боясь, что он разрушится и задавит нас. И соседи выбежали. И все побежали на пришкольный участок, которым заведовала мама как главный биолог школы. (Она запрещала нам с сестрой даже наклоняться над грядкой, чтобы не подумали, что мы что-то рвем с участка.) И вот мы залегли на грядку и затихли. Я присмотрелась и поняла, что мы попали на грядку с зеленым горошком. Протянула руку к стручку и сорвала его, но горошек там почти не за- вязался. После бомбежки стала мечтать, что нас опять будут бомбить, и опять мы спрячемся в грядку с горошком, а он уже со- зреет, и я его нарву. Прошло несколько дней. Все тихо. Я спрашиваю у мамы: «Когда нас еще будут бомбить?». Мама с удивлением смотрит на меня и говорит: «Не знаю, не дай Бог». Но дня через три я повторила свой вопрос. Мама насторожилась: «Зачем тебе это нужно знать?». Она обняла меня, приласкала, и я все рассказала ей про горошек. Мама грустно улыбнулась, повела меня на пришкольный участок и нарвала мне горсть уже крупного зеленого горошка, изменив своему принципу. А во время следующих бомбежек мы уже прятались в окопах...Ровесники мои! Дети войны! Вы помните, как бросали все дела наши родители, и мы вместе с ними слушали «важное сообщение», которое передавал по радио своим торжественным голосом Юрий Левитан, замечательный диктор страны. Все мы так устали от войны, от смертей, от недоедания и холода, от страха перед немцами. Мы, дети, часто болели и пропускали занятия в школе. У многих были постоянные головные боли. Врачи давали нам академические отпуска на год и более. Боже, как мы ждали конца войны!
И вот наступило 9 мая 1945 года. Юрий Левитан объявляет: «Великая Отечественная война закончилась победой нашей страны! Москва салютует в честь победы над фашистской Германией!». Это был самый радостный и горький праздник двадцатого века. В школе отменили занятия. Люди высыпали на улицы. Играла гармонь, пели песни и частушки, плясали и громко кричали: «Победа, победа, победа!». А рядом, в избах плакали и голосили женщины, оставшиеся без отцов, мужей и сыновей, погибших или пропавших без вести. С фронта стали возвращаться оставшиеся в живых. Вернулись домой учитель литературы М.Г. Пресняков, директор нашей школы С.И. Лукинский и его сын Владимир, а другой сын его, Борис, погиб. Возвратились учитель математики Д.Е. Копониченко и бывшие мамины ученики: Ирина Новикова, Виктор Зуев, Дмитрий Кириченко, Иван Палюра, Михаил Слепов. В звании Героя Советского Союза пришел домой скромный человек Николай Бевз. И были их встречи с мамой. Возмужавшие ученики приходили к своему бывшему классному руководителю, откровенно и долго говорили о войне.
Летом 1945 года мне дали путевку в пионерский лагерь «Углянец»(сейчас там санаторий). Среди детдомовских детей выделя- лась одна девочка. Что-то необычное было в ее облике, и все обращали на нее внимание. Потом я поняла, что Валя (так звали девочку) была наполовину седая. А ей было двенадцать лет. Мы попали с ней в одну палату, и она мне рассказала, что поседела в тот день, когда у нее на глазах немцы расстреляли маму… Мы все жалели ее и старались сделать ей что-нибудь приятное. В лагере было чудесно. Нас кормили завтраками, обедами, полдниками и ужинами. Мы отвыкли от такого разнообразного и полного питания. В полдник нам давали по пять маленьких кубиков шоколада, которого мы просто не видели в войну. Первый раз мы съели весь шоколад. А потом рассудительная Изольда сказала «Как вам не стыдно есть шоколад надо его собирать для родных, мы и так хорошо питаемся». Тогда из чистых носовых платочков мы сшили мешочки и стали склады вать туда кубики шоколада. Прав да, некоторые девочки не выдер живали и чуть откусывали шоколад, а я терпела. Зато как радостно я изумила маму, раскрыв мешочек! На закрытие потока даже давали добавку горячего супа - сколько влезет. Мы брали по три добавки и, шутя, вскакивали за столом подпрыгивали, чтобы больше вместилось. А вечером был костер, перед ним мы читали стихи, пели и танцевали. Эти чудные лагерные дни я запомнила на всю жизнь.
После Победы Воронеж восстанавливали быстро благодаря напряженному труду и большому патриотизму. И долго мы боялись большой войны, нападения со стороны капиталистических стран. И потому на вопрос: «Чего бы тебе хотелось больше всего на свете?» - все дети и взрослые отвечали: «Чтобы не было войны».