Бройде В. Ускользающий ребенок / В. Бройде // Книжное обозрение. – 2016. – № 10-11 (2458-2439). – С. 28.
Изумленный и пристальный взгляд темно-серых заплаканных глаз иногда оживляет заснувших, или умерших, или ушедших. Это кажется волшебством: ну, как если бы вдруг вы нашли чей-то маленький синий сундук – отпечаток далекого детства, и, открыв его, там обнаружили фотокарточки, куклу, значки и потрепанный, старый, в полинявшей обложке дневник, что вела неизвестная девочка пятьдесят восемь лет назад; и читая его – холодея, бледнея, дрожа – вы бы видели в ней себя. Может быть, это общее место – люди именно так говорят о героях прочитанной книги: «Я узнал в нем себя», «Я подумала, вот она – я». И хотя они верят в правдивость своих ощущений и в правдивость написанных автором слов, подозрение в том, что писатель сумел просочиться сквозь пространство и время в их закрытую, тайную жизнь, никого не терзает когтями, как голодный и черный кот. Между тем Джоан Робинсон (1910-1988) именно это однажды как будто смогла совершить.
Ее книга о девочке Марни, растворившейся в солнечном свете Болотного дома, где когда-то давно танцевали и плавно кружились красивые пары, а теперь было тихо и пусто, – раскрывается, как незабудка: так же нежно, задумчиво, грустно. Кем была эта Марни из книжки, что ходила сама по себе и как будто искала кого-то, и всё время одна, без подруг? Мы пока что не знаем. И никто нам об этом не скажет, ведь никто никогда и не знает, как себя ощущает другой. Вот и Анну – еще одну гордую, строгую и безмерно несчастную девочку, что приехала в Норфолк тем летом погостить у друзей своей тетушки, – никогда и никто не расспрашивал, что творилось в ее голове, когда мама разбилась в машине, а потом умерла ее бабушка, а потом все кругом ей твердили: «Датыдажеинепытаешься!», а потом она вдруг узнала, что приемным родителям за ее содержание платят. Только Робинсон – только она! – напрягала до боли глаза, отступая немного назад, чтобы лучше увидеть эту хмурую девочку в шортах, что смотрела на дремлющий дом. Он стоял у причала, наверное, целую вечность и следил за отливами и за приливами, позабыв обо всём остальном – несущественном, мелком и глупом. Такой старый, уютный, спокойный... Если б только с ним подружиться – как бы славно они проводили вдвоем вечера у зажженного им или ею камина, когда там, за окном, наползают лиловые тучи, когда ветер шуршит в камышах! Как бы здорово было им вместе наблюдать за движением птиц, что кричат, что им жаль, очень жаль, очень жаль. Только он и она – без людей, что беспечно и вечно друг друга бросают... Но заброшенный дом оказался совсем не таким уж заброшенным. В этом доме грустила Марни.
В сиреневых сумерках жаркого лета, сидя на врезанных в стену ступенях, беззвучно смеясь и «видя в потемках лишь белые зубы друг друга», они поначалу никак не могли убедиться, что это не сон, что это взаправду, что это и станет их «страшным секретом». Они не хотели, чтоб взрослые знали – ведь если узнают, секрет растворится, как ночь с наступлением утра. Пока же есть время, чтоб тихо шептаться, а большего им и не нужно. Но, боже мой, как было трудно расстаться! Конечно, они загадали, что встретятся завтра, да только ведь завтра, по мнению Анны, скорее всего, о ней позабудут: так было всегда и так созданы люди, а Марни, она... она, как и все. Или нет?
Таинственная Марни... Она была такой смешной, такой непостоянной, ужасно непослушной, проказливой и чуточку тщеславной. Но разве это важно? Ведь главное – она ее всегда подстерегала. И маленькая Анна впервые в жизни осознала, что встретила подругу – такую же, как и она: похожую на призрак, прозрачно-бледную, но теплую и крепкую, немного странную, но удивительно живую и уж конечно настоящую. Ведь только с ней, бегущей рядом, она сама жила. Как будто Марни превратилась в ту, кого однажды Анна потеряла. Во всяком случае, ни с кем ей не было так хорошо, как с этой девочкой в старинном платье, которую она одна и видела – к несчастью или к счастью; которой, вероятно, и не было в живых; которая, однако, ей отворила то окно в Болотном доме – окно в чудесный, безвозвратный мир, сияющий, как блики на воде.
Вспоминая о «Марни», Джоан Робинсон как-то сказала: «Можно много книг написать, но вашу душу заключает в себе лишь одна из них!». Заменив в этой фразе глагол «написать» на глагол «прочитать», можно громко вздохнуть и признаться себе: я, наверное, выросла, хотя точно не знаю, когда, почему и как именно это случилось, но я знаю, что старая дама, появившись в финале романа, чтобы кое-о-чем рассказать, была ближе, чем кто бы то ни был, к долгожданной разгадке секрета. Улыбнувшись, та дама призналась: «Когда тебя любят, становится легче расти и взрослеть. А ведь Марни в каком-то смысле, очевидно, не повзрослела».
Робинсон Дж. Когда здесь была Марни : Роман / Дж. Робинсон ; ил. П. Фортнум ; пер. с англ. М. Семеновой. – Санкт-Петербург : Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. – 304 с. : ил.